Глава 1. Утро туманное, утро сивушное
Иннокентий Платонович Скворцов, бывший приват-доцент кафедры сравнительной филологии Санкт-Петербургского Императорского университета, а ныне – ссыльный элемент и по совместительству неофициальный наблюдатель за нравами аборигенов в поселке Ванавара, проснулся от ощущения, что мир треснул. Не фигурально, как это часто бывало с его карьерой или семейной жизнью, а вполне буквально. Деревянная стена его избушки вибрировала мелкой дрожью, с полки брякнулся оловянный солдатик – единственное напоминание о сыне, оставшемся в столице с более благоразумной матерью. За окном, затянутым мутным бычьим пузырем, стояло серое, предрассветное нечто. Воздух пах остывшей печкой, кислой овчиной и вчерашней тоской. Иннокентий Платонович сел на скрипучей койке, свесив ноги в дырявых шерстяных носках. Голова гудела после вечерних посиделок с местным фельдшером Кузьмичом, который лечил все болезни, от сифилиса до икоты, одним и тем же средством – спиртом, разведенным по настроению. Вчера настроение у Кузьмича было, видимо, философское, потому что спирт почти не разводился. – Опять землетрясение? – пробормотал Скворцов, нашаривая на полу валенки. – Или Кузьмич вчера не только мне свою панацею отпускал? Он подошел к окну, протер мутное пятно рукавом засаленной рубахи. Тайга стояла недвижно, как и всегда. Сосны-великаны подпирали низкое небо. Где-то далеко ухнула сова. Тишина была такой плотной, что вчерашняя вибрация показалась дурным сном или последствием Кузьмичовой микстуры. На крыльцо Скворцов вышел, поеживаясь. Утренний воздух был свеж и колок. Над крышами редких изб курились дымки. У колодца баба Фекла, известная своей сварливостью и умением находить сплетни даже в треске поленьев, уже полоскала белье в деревянной бадье, переругиваясь с невидимым собеседником. – ...И говорю ж тебе, Аграфена, дура ты старая! Нешто не видишь, как зять-то твой на соседку пялится? Глаза б ему повыкалывать, ироду! А она, бесстыжая, хвостом вертит, как кобыла на ярмарке! Скворцов вздохнул. Ванавара жила своей жизнью, далекой от столичных интриг и научных споров. Здесь главной новостью было то, чей гусь забрел в чужой огород или кто привез с ярмарки ситец новой расцветки. Его, Скворцова, с его латынью и рассуждениями о структуре мифа, здесь считали чудаком, но безобидным. Иногда даже полезным – мог написать прошение или прочитать официальную бумагу из губернии. Он побрел к реке, к Подкаменной Тунгуске, которая лениво несла свои темные воды сквозь тайгу. На берегу сидел Агды, местный шаман, личность столь же загадочная, сколь и прагматичная. Агды мог часами камлать у костра, призывая духов неба и земли, а потом с тем же серьезным видом чинить рваную сеть или торговаться с купцом за порох и свинец. Агды был невысок, коренаст, с лицом, обветренным и темным, как кора старой лиственницы. Он курил трубку, пуская колечки дыма в неподвижный воздух. – Доброе утро, Агды, – Скворцов присел рядом на холодный валун. – Не знаешь, что это за грохот был под утро? Будто небо на землю упало. Агды медленно повернул голову. Его узкие глаза внимательно изучали Скворцова, словно пытаясь прочесть что-то между строк его простого вопроса. – Небо не падало, Иннокентий Платонович, – ответил он ровным, гортанным голосом. – Небо чихнуло. Сильно чихнуло. Духи верхнего мира, видать, простудились. Скворцов хмыкнул. С Агды спорить было бесполезно. Его картина мира была стройна и логична, просто оперировала другими категориями. – Простудились, значит? – переспросил Скворцов. – И что теперь? Насморк у неба будет? Дожди пойдут? – Хуже, – Агды затянулся трубкой. – Когда духи чихают, они сопли роняют. Большие сопли. Нехорошие. Надо идти смотреть. Туда, – он неопределенно махнул рукой на север. – Где солнце встает летом. Там шумело. Скворцов посмотрел в указанном направлении. Тайга стояла стеной, непроницаемая и равнодушная. Идти "туда" означало многодневный переход по буреломам и болотам. Но что-то в словах шамана, какая-то скрытая серьезность, зацепила его. Да и что ему было терять? Сидеть в Ванаваре и слушать Феклины пересуды? – И что там может быть, по-твоему? Эти... сопли духов? Агды пожал плечами. – Может, камень большой. Может, лед небесный. Может, еще что. Но земля дрожала. Звери испугались. Птицы кричали. Это не простой чих был. Это знак. Скворцов потер подбородок. Знак. В Петербурге он бы посмеялся над этим словом. Но здесь, в глухой тайге, где природа диктовала свои законы, а цивилизация была лишь тонкой, ненадежной пленкой, слова шамана звучали иначе. Весомее. – А ты пойдешь? – спросил он. – Пойду, – кивнул Агды. – Моя работа – смотреть за знаками. Говорить с духами. Узнавать, чего они хотят. Может, жертву принести надо. Или просто уйти подальше. Иннокентий Платонович посмотрел на свои валенки, потом на бескрайнюю тайгу. Любопытство ученого боролось в нем с сибаритством изгнанника. Но любопытство, даже притупленное спиртом Кузьмича и безысходностью ссылки, оказалось сильнее. К тому же, это было событие. Настоящее событие в череде серых, одинаковых дней. – Я с тобой, – решительно сказал он. – Только зайду к Кузьмичу. Возьму немного его... панацеи. Для дезинфекции. Мало ли какие у духов сопли. Агды молча кивнул и снова уставился на реку, пуская дымные кольца в стылый воздух. Где-то в поселке залаяла собака, потом еще одна. Начинался обычный день в Ванаваре. Но Иннокентий Платонович чувствовал – что-то изменилось. Мир не просто треснул под утро. Он надсадно крякнул и, кажется, повернулся немного не в ту сторону.Глава 2. Сборы в неизвестность под аккомпанемент бюрократии
Решение идти с Агды было принято под влиянием минутного порыва и остатков вчерашнего спирта. Но уже через час, собирая скудный скарб, Иннокентий Платонович начал сомневаться. Тайга – это не Летний сад. Здесь каждый неверный шаг мог стоить дорого. Нужны были припасы, оружие, теплая одежда. Он зашел к Кузьмичу. Фельдшер, маленький, суетливый человечек с красным носом и бегающими глазками, как раз завтракал куском сала и черным хлебом, запивая все это из мутной бутылки. – Платоныч! Какими судьбами? – обрадовался он. – Присоединяйся! У меня тут... для аппетита. – Спасибо, Кузьмич, я по делу, – Скворцов оглядел убогую обстановку фельдшерского пункта: кушетка с рваной клеенкой, шкафчик с пузырьками и вечный запах карболки, смешанный с сивухой. – Слышал грохот утром? – А то! – Кузьмич махнул рукой. – Думал, самогонный аппарат у Семена взорвался. Ан нет, Семен жив-здоров, уже у меня опохмелялся. Говорит, шибко бабахнуло. Как из пушки Царь-Колокол. – Вот. Мы с Агды решили сходить посмотреть. На север. Говорят, там что-то упало. Кузьмич присвистнул. – Далече ведь! По тайге! Не боитесь? Медведь-шатун, болота... Опять же, говорят, духи там недобрые живут. – Агды говорит, это духи и набедокурили, – усмехнулся Скворцов. – Мне бы это... средства для дезинфекции. Побольше. И бинтов. И йоду. Мало ли. Кузьмич понимающе кивнул. – Это можно. Для такого дела – завсегда! На вот, – он протянул Скворцову увесистую бутыль с мутной жидкостью. – Чистый продукт! И от живота, и от головы, и рану промыть, и медведя отпугнуть – ежели в глаза плеснуть. Только осторожно, Платоныч, зверь нынче нервный пошел. Пока Кузьмич отсчитывал бинты и пузырек с йодом, дверь фельдшерского пункта распахнулась, и на пороге возник пристав Уфимцев. Фигура грузная, лицо багровое, усы лихо закручены вверх. Представитель власти в Ванаваре был известен своей любовью к порядку (особенно когда это касалось сбора податей) и нелюбовью к любым непонятным явлениям. – А-а, господин ссыльный! – прогремел Уфимцев, оглядывая Скворцова с подозрением. – И вы тут, Кузьмич! Заговор готовите? Или здоровье поправляете за казенный счет? – Что вы, ваше благородие, господин пристав! – засуетился Кузьмич. – Вот, Иннокентий Платонович в экспедицию собрался. Научную! Провиантом запасается. Медицинским. Уфимцев перевел тяжелый взгляд на Скворцова. – В экспедицию? Куда это? Опять черепки языческие откапывать? Или бабочек ловить? – Слышали грохот утром, господин пристав? – спокойно ответил Скворцов. – Говорят, на севере что-то необычное произошло. Возможно, метеорит упал. Явление, достойное изучения. Уфимцев нахмурился. Слово "метеорит" ему было знакомо, но не нравилось. Все непонятное он считал потенциально опасным для установленного порядка. – Метеорит? Это еще что за напасть? Не положено у нас метеоритам падать без разрешения! Кто позволил? – Так стихия же, ваше благородие, – попытался вставить Кузьмич. – Молчать, когда начальство говорит! – рявкнул Уфимцев. – Значит так, Скворцов. Никаких экспедиций без моего ведома! Что там упало – разберемся. Может, это провокация. Или шпионы вражеские диверсию устроили. Вы как элемент неблагонадежный, под особым надзором состоите. Сидите в своей избе и носа не высовывайте! Ясно? Скворцов вздохнул. Бюрократическая машина работала безотказно даже в таежной глуши. – Господин пристав, но это же может быть научное открытие! Представьте, если это действительно небесное тело... – Мне представлять не по чину! – отрезал Уфимцев. – Мое дело – порядок блюсти. А если там что и упало, то оно теперь казенное имущество! И без описи и оценки трогать не сметь! Вот приедет комиссия из губернии, тогда и посмотрим. А пока – сидеть тихо! Кузьмич, проследишь! Уфимцев развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что пузырьки в шкафчике звякнули. Кузьмич развел руками. – Вот видишь, Платоныч? Не пущает. У него все по инструкции. Даже если конец света наступит, он сначала циркуляр будет ждать. Скворцов мрачно смотрел на бутыль с "панацеей". Перспектива сидеть в Ванаваре и ждать мифическую комиссию, пока Агды в одиночку будет общаться с "простуженными духами", его совершенно не радовала. – А если... неофициально? – тихо спросил он. – Я же не под арестом. Могу пойти в лес... по грибы, например. Кузьмич хитро прищурился. – По грибы – это можно. Дело полезное. Опять же, воздух свежий... Только ты это, Платоныч, осторожнее. Уфимцев, он хоть и тугодум, но нюх у него на неприятности – как у ищейки. И если он узнает... – Не узнает, – твердо сказал Скворцов, пряча бутыль и бинты в заплечный мешок. – Мы с Агды быстро. Туда и обратно. Просто посмотрим. Что там за "сопли" такие небесные. Он вышел от Кузьмича, чувствуя себя школьником, сбегающим с уроков. С одной стороны – неприятное ощущение нарушения запрета, с другой – азарт и предвкушение неизвестного. Он быстро собрал остатки провизии: сухари, солонину, немного чая и сахара. Ружье – старенькую берданку – он проверил и зарядил. Не столько для защиты от гипотетических шпионов Уфимцева, сколько от вполне реальных обитателей тайги. У своей избы он столкнулся с бабой Феклой. – И куды это ты, батюшка, собрался? – ехидно спросила она, уперев руки в бока. – С ружьишком, с мешком... Уж не к Анютке ли соседской наладился? Так муж ее дома, смотри, как бы он тебе этим ружьишком... – По грибы иду, Фекла, по грибы, – отмахнулся Скворцов. – Далеко пойду. В самые грибные места. – Ага, в самые грибные, – недоверчиво протянула Фекла. – С шаманом вашим нечистым? Видела я, как он на реке тебя дожидается. Опять колдовать будете? Смотри, Иннокентий, доиграешься! Гнев божий на себя накличешь! Или пристава Уфимцева, что еще хуже! Скворцов только махнул рукой и быстрым шагом направился к реке. Агды ждал его, недвижно сидя на камне. Рядом лежал небольшой узел из оленьей шкуры – весь его походный скарб. Шаман поднялся навстречу Скворцову. – Готов? – спросил он. – Готов, – кивнул Скворцов. – Только нам надо идти так, чтобы Уфимцев не заметил. Он запретил мне покидать поселок. Агды усмехнулся одними глазами. – Уфимцев – человек. Он видит только то, что хочет видеть. А тайга – большая. В ней легко спрятаться. Пойдем тропой духов. Ее люди не знают. Они молча двинулись вдоль берега, а потом свернули в густой подлесок. Ванавара с ее избами, дымками, сварливой Феклой и бдительным приставом осталась позади. Впереди лежала только бесконечная, молчаливая тайга и загадка утреннего грохота. Скворцов поправил мешок на плече, чувствуя, как бьется внутри бутыль с "панацеей" Кузьмича. Он не знал, что ждет их впереди, но одно было ясно – это будет интереснее, чем переписывать тунгусские сказки или спорить с Уфимцевым о правилах выпаса скота.Глава 3. Тропою духов и комариных песен
Тропа духов, как ее назвал Агды, оказалась едва заметной стежкой, петлявшей между замшелых валунов, корявых корней и зарослей багульника. Шли молча. Агды двигался легко и бесшумно, словно тень, сливаясь с лесом. Скворцов же, отвыкший от долгих переходов, пыхтел, спотыкался и то и дело отмахивался от туч мошкары, которая, казалось, только и ждала появления свежей, неместной крови. – Проклятые насекомые! – проворчал он, прихлопнув особенно назойливого комара на щеке. – Их тут больше, чем людей во всем Петербурге! Агды обернулся, его лицо было невозмутимо. – Это стражи тайги. Они проверяют, достоин ли ты идти дальше. Если злишься – значит, не достоин. Надо быть спокойным. Как камень. Как вода. – Легко тебе говорить, – пробурчал Скворцов, но постарался дышать ровнее и меньше размахивать руками. Тайга вокруг жила своей жизнью. Под ногами шуршала прошлогодняя хвоя, где-то высоко в кронах пересвистывались птицы, вдали треснула сухая ветка – то ли лось прошел, то ли рысь притаилась. Воздух был густым, пах прелью, смолой и сырой землей. Солнце едва пробивалось сквозь плотный шатер ветвей, создавая причудливую игру света и тени. К полудню они вышли на небольшую поляну у ручья. Агды знаком показал сделать привал. Скворцов с облегчением сбросил мешок и рухнул на мох. Ноги гудели, спина ныла. Он достал флягу с водой, но Агды покачал головой и зачерпнул пригоршней прямо из ручья. – Вода живая. Чистая. Пей. Скворцов последовал его примеру. Вода была ледяной и отдавала легким привкусом торфа. Они перекусили сухарями и солониной. Агды ел молча, сосредоточенно, глядя куда-то сквозь деревья. – Далеко еще? – спросил Скворцов, разминая затекшие ноги. – Два солнца идти, – ответил Агды. – Может, три. Смотря как духи позволят. "Два-три дня", – перевел для себя Скворцов. Он посмотрел на свои городские ботинки, уже покрытые грязью и царапинами. Выдержат ли? – Ты сказал, духи чихнули, – продолжил он разговор, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. – А почему они чихают? Аллергия? Агды посмотрел на него с легким удивлением, словно услышал явную глупость. – Духи не болеют, как люди. Они чихают, когда что-то мешает порядку мира. Когда нарушается равновесие. Утренний грохот – это было сильно. Равновесие пошатнулось. – И что же могло его пошатнуть? Тот самый метеорит? – Может, камень с неба. Может, гость из нижнего мира. Может, кто-то из верхнего мира уронил что-то тяжелое. Надо смотреть. Глазами смотреть. Сердцем чувствовать. Скворцов вздохнул. Философия Агды была поэтична, но мало помогала в практическом смысле. Хотя... кто знает? Может, именно такой подход и нужен, чтобы понять то, что не укладывается в рамки привычной логики? После привала идти стало немного легче. Скворцов втянулся в ритм ходьбы, перестал обращать внимание на комаров и научился ставить ногу так, чтобы не проваливаться в скрытые мхом ямы. Тайга перестала казаться враждебной, она стала просто... другой. Огромной, древней, живущей по своим законам. Вечером они разбили лагерь на сухом возвышении, укрытом от ветра густыми елями. Агды быстро развел костер, используя только кремень, кресало и сухой мох. Пламя весело затрещало, отгоняя вечернюю прохладу и мошкару. Скворцов достал котелок, набрал воды в ближайшем ручье и поставил варить чай. – Уфимцев, наверное, уже ищет нас, – предположил Скворцов, глядя на огонь. – Уфимцев далеко, – спокойно ответил Агды. – Его тропы – прямые. Наши – кривые. Он нас не найдет. Если только духи сами его не приведут. Но зачем им Уфимцев? Он им не интересен. Они сидели у костра, пили горячий, дымный чай. Тишину нарушал только треск огня и далекие, неясные звуки ночной тайги. Скворцов чувствовал странное умиротворение. Здесь, вдали от цивилизации, от ссыльной рутины и бюрократического надзора, он ощущал себя... свободнее? Или просто очень маленьким и незначительным перед лицом этой первозданной природы? – А что мы будем делать, когда найдем... то, что упало? – спросил он. – Посмотрим, – Агды подбросил в костер сухих веток. – Послушаем. Понюхаем. Потрогаем. Если можно трогать. Иногда лучше не трогать. – А если это опасно? – Все в тайге опасно, Иннокентий Платонович. Медведь опасен. Болото опасно. Голод опасен. Но мы живем. Главное – уважать. Не злить духов. Не брать лишнего. Скворцов достал из мешка бутыль Кузьмича. – Может, для храбрости? И для дезинфекции? Агды посмотрел на бутыль, потом на Скворцова. В его глазах мелькнуло что-то похожее на усмешку. – Огненная вода – сильный дух. Но хитрый. Обещает храбрость, а забирает разум. Сегодня не надо. Завтра трудный день будет. Надо спать. Скворцов вздохнул и убрал бутыль. Возможно, шаман был прав. Он завернулся в старое одеяло, подложив под голову мешок. Мох был мягким, воздух свежим, костер приятно грел бок. Он закрыл глаза и почти сразу провалился в сон, полный странных образов: летающие камни, чихающие духи и пристав Уфимцев, выписывающий штраф медведю за переход дороги в неположенном месте. Утро встретило их густым туманом, который висел между деревьями, как мокрое белье. Видимость была не больше десяти шагов. – Туман – это дыхание тайги, – сказал Агды, собирая их нехитрый лагерь. – Она прячет свои тайны. Но мы пойдем. Тихо пойдем. Идти в тумане было жутковато. Деревья выступали из белой мглы внезапно, как призраки. Звуки глушились, терялись. Скворцову казалось, что они идут по дну молочного моря. Агды уверенно вел вперед, ориентируясь по каким-то ему одному известным приметам – изгибу ствола, клочку мха на камне, запаху. Часа через два туман начал редеть, и они вышли к краю огромного болота, поросшего чахлым кустарником и ярко-зеленым мхом сфагнумом. – Дальше – топь, – сказал Агды. – Идти надо осторожно. След в след. Ошибешься – болото заберет. Он взял длинный шест, который подобрал еще утром, и начал прощупывать почву перед собой. Скворцов шел за ним, стараясь ступать точно в отпечатки его сапог. Под ногами чавкало, кочки качались, пахло гнилью и тиной. Иногда шест Агды уходил в трясину по самое навершие. Они обходили эти "окна", делая большие крюки. Переход через болото занял почти весь день. Когда они выбрались на твердую землю по другую сторону, Скворцов был вымотан до предела. Одежда промокла от пота и болотной сырости, ноги гудели так, словно были налиты свинцом. – Все... Не могу больше, – простонал он, опускаясь на землю. Агды огляделся. – Почти пришли, – сказал он. – За тем холмом. Чувствуешь? Скворцов принюхался. В воздухе действительно ощущался какой-то странный, непривычный запах. Не гарь, не дым... Что-то другое. Сладковато-пряное, с нотками озона и... печеной картошки? – Что это? – прошептал он. – Запах духов, – ответил Агды. – Они рядом. Пойдем. Собрав последние силы, Скворцов поднялся. Они медленно взобрались на невысокий, поросший лесом холм. И оттуда, с вершины, им открылся вид, который заставил Скворцова забыть об усталости, комарах и приставе Уфимцеве.Глава 4. Картофельное поле чудес
Перед ними, насколько хватало глаз, простиралась зона тотального разрушения. Вековые деревья были повалены веером, от центра к краям, словно гигантская невидимая рука прошлась по тайге, приминая ее к земле. Стволы были сломаны, вывернуты с корнем, обуглены. Земля была взрыта, перемешана с камнями и золой. Тишина стояла мертвая, не слышно было ни птиц, ни зверей. Картина была апокалиптической. – Метеорит... – выдохнул Скворцов. – Точно метеорит. Или комета. Какой силы удар! Но Агды смотрел не на поваленный лес. Он смотрел в центр этой зоны разрушения. Его лицо выражало крайнее изумление, смешанное с чем-то вроде благоговения. – Не камень, – прошептал он. – Смотри. Скворцов проследил за его взглядом. В самом центре вывала, там, где должен был бы быть кратер от удара, земля была относительно ровной. И она была... усеяна. Усеяна странными объектами. Округлыми, овальными, размером от кулака до небольшой тыквы. Они были грязно-коричневого цвета, с бугристой поверхностью. Некоторые были целыми, другие – расколоты, и из них торчала желтоватая, крахмалистая на вид мякоть. От них и исходил тот странный, сладковато-печеный запах. – Что это? – Скворцов не верил своим глазам. Он снял пенсне, протер стекла, снова надел. Картина не изменилась. – Картошка? – неуверенно предположил он. Агды медленно кивнул. – Духи чихнули... картошкой? – в голосе шамана звучало недоумение. – Никогда такого не видел. Они осторожно спустились с холма и двинулись к центру вывала, перешагивая через сломанные стволы и ветки. Чем ближе они подходили, тем сильнее становился запах. И тем яснее становилось, что это действительно похоже на картофель. Огромное поле, засыпанное картофелинами разного размера. Некоторые были просто гигантскими, с небольшой арбуз. Скворцов наклонился и подобрал один из клубней размером с его кулак. Он был теплым. Очень теплым, почти горячим. Кожура была плотной, шершавой. Он попробовал отколупнуть кусочек ногтем. Под кожурой оказалась плотная, желтоватая мякоть, пахнущая печеным картофелем и чем-то еще, неуловимо пряным, почти парфюмерным. – Небесная картошка? – пробормотал он. – Но как? Откуда? Агды тем временем ходил между клубнями, внимательно их рассматривая, трогая, нюхая. Он остановился у одного из самых больших, расколотого почти пополам. Внутри виднелись какие-то странные волокна, пульсирующие слабым фиолетовым светом. – Это не простая картошка, – сказал он серьезно. – Живая. Смотри. Скворцов подошел ближе. Действительно, внутри клубня что-то слабо светилось и подрагивало, словно кровеносные сосуды. Запах от этого расколотого гиганта был особенно сильным, и теперь в нем явно чувствовалась нотка озона, как после грозы. – Биолюминесценция? – предположил Скворцов, вспоминая университетский курс ботаники. – Но в картошке? И такого размера? И почему они теплые? Это какая-то геотермальная аномалия? Может, вулкан проснулся, а это... вулканические бомбы такой причудливой формы? Агды покачал головой. – Не земля это родила. С неба упало. Духи уронили. Может, везли кому-то угощение? Или семена? Скворцов огляделся. Площадь, усеянная картофелем, была огромной – несколько квадратных километров. Количество клубней исчислялось, вероятно, миллионами. Если это кто-то уронил, то это была доставка поистине космического масштаба. – Допустим, – Скворцов попытался рассуждать логически, хотя логика здесь явно пасовала. – Допустим, некий объект... ну, скажем, транспортный корабль... потерпел аварию над Сибирью. И вез он... картошку. Но почему картошку? Кому в космосе нужна картошка в таких количествах? И почему она такая странная? Теплая, светящаяся... Он снова взял в руки клубень поменьше. Он все еще был теплым. Скворцов повертел его в руках. На одном боку он заметил странный знак, похожий на спираль с тремя точками внутри. Не то клеймо, не то естественный узор. – Смотри, Агды, тут знак какой-то. Шаман подошел, внимательно рассмотрел спираль. – Знак... Похоже на наш символ круговорота жизни. Но другой. Чужой. Они бродили по этому странному полю несколько часов, ошеломленные и растерянные. Солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в багровые тона. Поваленный лес отбрасывал длинные, жутковатые тени. – Надо лагерь ставить, – сказал Агды. – Здесь нельзя. Запах сильный. Духи могут быть недовольны. Отойдем к ручью. Они вернулись к краю зоны разрушения, нашли относительно чистое место у небольшого ручья, который чудом уцелел среди этого хаоса. Развели костер. Скворцов достал котелок, чтобы вскипятить воду. Рука сама потянулась к мешку, где лежал один из подобранных клубней – небольшой, размером с яблоко. – Как думаешь, это съедобно? – спросил он Агды, вертя картофелину в руках. Шаман пожал плечами. – Не знаю. Чужая еда. Может, сильная. Может, ядовитая. Надо осторожно. Но Скворцова разбирало любопытство. И голод – сухари и солонина уже порядком надоели. Он вспомнил запах печеной картошки. – А если сварить? Огонь убивает яд. Агды не ответил, только внимательно посмотрел на него. Скворцов решил рискнуть. Он ополоснул клубень в ручье и бросил его в котелок с водой. Вода сразу зашипела, соприкоснувшись с теплой кожурой. Они сидели у костра, наблюдая, как вода в котелке закипает. Картофелина плавала на поверхности, медленно вращаясь. Странный пряный запах усилился, смешиваясь с запахом дыма. Минут через двадцать Скворцов решил, что "небесный овощ" готов. Он осторожно выловил его ножом, положил на плоский камень остывать. Кожура немного сморщилась, но цвет не изменился. – Ну, с богом, – пробормотал Сворцов, разламывая картофелину. Мякоть была ярко-желтой, рассыпчатой, но при этом какой-то упругой. Он отломил маленький кусочек и осторожно положил в рот. Вкус был... неожиданным. Похоже на печеный батат, но с привкусом мускатного ореха, корицы и чего-то еще, совершенно незнакомого, слегка металлического. Неприятным вкус не был, скорее – очень странным. – Ну как? – Агды внимательно следил за его реакцией. – Странно, – ответил Скворцов, прожевав кусочек. – Но вроде не яд. На вкус... экзотично. Будешь пробовать? Агды помедлил, потом взял кусочек и тоже положил в рот. Жевал медленно, сосредоточенно. – Сильная еда, – сказал он наконец. – Много силы дает. Но чужая. Тело ее не знает. Много есть нельзя. Они съели эту одну картофелину на двоих. Насыщения Скворцов не почувствовал, но ощутил странный прилив энергии, словно выпил крепкого кофе. Усталость как рукой сняло. Мысли в голове стали ясными, четкими. Даже цвета вокруг показались ярче. – Интересный эффект, – заметил он. – Бодрит получше Кузьмичовой микстуры. Агды кивнул. – Сила духов. Она всегда такая. Не для людей. Они сидели молча, прислушиваясь к ночной тайге. Но теперь к обычным звукам леса примешивалось что-то новое. С той стороны, где лежало картофельное поле, доносилось тихое, едва уловимое гудение. А в воздухе время от времени вспыхивали слабые фиолетовые искорки, похожие на разряды статического электричества. – Они не спят, – прошептал Агды, глядя в темноту. – Они ждут. – Чего ждут? – спросил Скворцов. – Может, хозяина. Того, кто их уронил. Может, хотят прорасти. Может, еще что. Они живые. Они думают. По-своему. Скворцов посмотрел на тлеющие угли костра, потом на темное небо, усыпанное звездами. Мысль о том, что где-то там летают корабли, груженые гигантской, теплой, светящейся картошкой, и что часть этого груза теперь лежит здесь, в сибирской тайге, казалась настолько абсурдной, что он невольно улыбнулся. Это было почище любой самой смелой гипотезы о Тунгусском феномене. И определенно стоило того, чтобы нарушить запрет пристава Уфимцева.Глава 5. Первые контакты и бюрократические недоразумения
Следующие несколько дней Скворцов и Агды провели, исследуя феномен "небесной картошки". Они обошли всю зону вывала, нанося на импровизированную карту границы картофельного поля и отмечая места с наиболее крупными или необычными экземплярами. Скворцов делал подробные записи в своем полевом дневнике, описывая форму, размер, цвет, температуру и странные свойства клубней. Оказалось, что картофелины не просто теплые – их температура была стабильной, около 40-45 градусов по Цельсию, независимо от времени суток и погоды. Свечение, которое они заметили в расколотых клубнях, присутствовало во всех, но проявлялось только в темноте или при определенном угле падения света. Это было слабое, пульсирующее фиолетовое сияние, исходящее из сердцевины. Агды утверждал, что клубни "общаются" между собой. Он часами сидел неподвижно среди картофельного поля, прислушиваясь к чему-то, недоступному Скворцову. – Они гудят, – объяснял он. – Тихо-тихо. Как пчелы в улье. Передают друг другу... мысли? Чувства? Не знаю слова для этого. Но они не просто лежат. Они – вместе. Скворцов относился к этому скептически, но записывал наблюдения шамана. Сам он пытался проводить более научные эксперименты. Обнаружил, что клубни обладают слабым магнитным полем. При попытке разрезать один из них ножом, лезвие встретило неожиданное сопротивление, словно мякоть была армирована какими-то невидимыми волокнами. Разрезать удалось только с большим трудом. Внутренняя структура действительно напоминала сложную сеть сосудов, сходящихся к пульсирующему фиолетовому центру. Ели они теперь исключительно "небесную картошку", но в небольших количествах, как советовал Агды. Энергии она давала много, голод утоляла быстро, но вызывала странные побочные эффекты: повышенную остроту зрения и слуха, яркие, детализированные сны и иногда – легкое ощущение эйфории, словно мир вокруг играл новыми красками. – Это не еда, – заключил Скворцов после очередного "обеда". – Это какой-то стимулятор. Или... топливо? Может, это вообще не органические клубни, а некие биомеханические устройства? Аккумуляторы энергии? Агды пожал плечами. – Для духов – еда. Для людей – лекарство. Или яд. Смотря как использовать. На третий день их пребывания у картофельного поля случилось нечто новое. Некоторые клубни, особенно те, что лежали на влажной почве у ручья, начали прорастать. Но это были не обычные картофельные ростки. Из "глазков" тянулись толстые, мясистые побеги фиолетового цвета, покрытые мелкими серебристыми чешуйками. Они росли с поразительной скоростью, за несколько часов вытягиваясь на десятки сантиметров. Кончики побегов светились так же, как и сердцевина клубней. – Они хотят пустить корни, – сказал Агды. – Хотят остаться здесь. Скворцов с тревогой смотрел на эти странные ростки. Если они начнут разрастаться по всей тайге... Что это будет? Новый вид? Агрессивный захватчик? Или просто еще одна странность в этом и без того абсурдном мире? Именно в этот момент, когда они разглядывали фиолетовые побеги, из леса донесся шум. Не треск веток под лапами зверя, а отчетливые человеческие голоса и конский топот. – Уфимцев! – выдохнул Скворцов. – Нашел все-таки! Агды прислушался. – Не только Уфимцев. Людей много. Идут сюда. Прямо идут. Они быстро отошли от края вывала и спрятались в густом ельнике на склоне холма, откуда открывался хороший обзор. Через полчаса на поляну, где еще недавно стоял их лагерь, выехала кавалькада. Впереди на низкорослой лошадке восседал пристав Уфимцев, багровый от натуги и злости. За ним следовали двое стражников, фельдшер Кузьмич (явно не по своей воле) и несколько местных мужиков-охотников, привлеченных в качестве проводников и понятых. Уфимцев спешился, огляделся с видом полководца, обозревающего поле битвы. – Ага! Вот где они прятались! – прорычал он, заметив следы их костра. – А ну, обыскать все! Найти беглого Скворцова и этого... шамана некрещеного! Они тут наверняка какую-то пакость замышляют! Кузьмич робко подошел к краю вывала, посмотрел на поваленный лес и усеянное картошкой поле. – Ваше благородие... А это что? Уфимцев проследил за его взглядом. Его челюсть отвисла. Он несколько раз моргнул, словно не веря своим глазам. – Э-это... что за... овощи? – пролепетал он. Стражники и охотники тоже подошли к краю, сгрудились, глазея на невиданное зрелище. Послышались удивленные возгласы, перешептывания. – Картоха! Глянь, Митрич, картоха! – Да не простая, глянь, какая крупная! И теплая, пар от нее идет! – Чудо господне! Или нечистый подкинул? Уфимцев быстро взял себя в руки. Взгляд его стал цепким, хозяйственным. – Так! Тихо всем! Это... э-э... казенное имущество! Неизвестного происхождения! Возможно, стратегический запас! Трогать – запрещаю! Он подошел к ближайшему клубню, осторожно ткнул его носком сапога. Клубень был теплый. Уфимцев наклонился, понюхал. – Пахнет... печеным? Кузьмич! Ты фельдшер! Определи, что это за продукт! Съедобный? Кузьмич с опаской подошел, потрогал клубень, понюхал. – Не могу знать, ваше благородие. На вид – картофель. А на ощупь и запах – не пойми что. Может, ядовитое? – А может, целебное! – Уфимцев потер руки. – Может, это нам с неба манна небесная послана! Или... государственная тайна! Надо все описать! Составить протокол! Оценить ущерб лесному фонду! И главное – выяснить, откуда это взялось! Скворцов! Шаман! Выходите! Знаю, что вы здесь! Скворцов и Агды переглянулись. Выходить не хотелось. Реакция Уфимцева была предсказуемой – все засекретить, описать, запретить. – Что делать будем? – прошептал Скворцов. – Смотреть, – так же шепотом ответил Агды. – Уфимцев – человек маленький. Он видит картошку. Он не видит духов. Тем временем Уфимцев уже развернул бурную деятельность. Он заставил одного из стражников записывать под его диктовку протокол осмотра места происшествия. – Пиши! "Сего дня, июня месяца тридцатого числа, тысяча девятьсот восьмого года от Рождества Христова, мною, приставом Ванаварского участка Уфимцевым, в присутствии понятых... обнаружено место падения неопознанного объекта... Повален лес на площади примерно... э-э... большой площади! Обнаружены многочисленные предметы шарообразной и овальной формы, по внешнему виду напоминающие клубни картофеля, но аномально большого размера и обладающие повышенной температурой..." Один из охотников, молодой парень по имени Федька, не удержался и подобрал небольшой клубень. – Дядь Пристав, а можно мне один? Домой отнести? Мамке показать? – Положить на место! – рявкнул Уфимцев. – Это вещдок! Государственное! Пока комиссия не разберется, никому не трогать! Я тут охрану выставлю! А вас, – он ткнул пальцем в Кузьмича, – назначаю ответственным за медицинское наблюдение! Ежели кто эту... картоху попробует и загнется – с тебя спрос! Кузьмич побледнел и торопливо закивал. В этот момент произошло то, чего никто не ожидал. Один из самых больших клубней, лежавший недалеко от группы людей, вдруг ярко вспыхнул фиолетовым светом, задрожал и издал протяжный, вибрирующий звук, похожий на стон или гудок парохода. Одновременно все мелкие клубни вокруг него тоже засветились и завибрировали в ответ. Воздух загудел, запахло озоном еще сильнее. Фиолетовые ростки на некоторых клубнях вытянулись и начали медленно извиваться, словно тянулись к людям. Уфимцев и его спутники замерли, пораженные. Федька выронил подобранный клубень. Стражники схватились за винтовки. – Что это?! – прохрипел Уфимцев. – Бунт?! Овощной бунт?! – Нечистая сила! – завопил один из охотников и бросился бежать обратно в лес. За ним последовали остальные. – Стоять! Куда?! Приказываю! – Уфимцев пытался остановить панику, но его уже никто не слушал. Стражники, пятясь и держа винтовки наизготовку, тоже начали отступать. Кузьмич юркнул за спину пристава. Картофелины продолжали гудеть и светиться, создавая жуткую какофонию звуков и света. Фиолетовые ростки тянулись все дальше, извиваясь, как змеи. – Назад! Отступаем! – скомандовал Уфимцев, понимая, что ситуация выходит из-под контроля. – Это... это надо доложить в губернию! Срочно! Это не просто картошка! Это... черт знает что! Они поспешно вскочили на лошадей и скрылись в лесу, оставив после себя только протокол, недописанный стражником, и растерянного Кузьмича, который споткнулся и теперь ковылял следом, оглашая тайгу причитаниями. Скворцов и Агды вышли из своего укрытия. Картофельное поле постепенно успокаивалось. Гудение стихло, свечение ослабло. Ростки втянулись обратно в клубни. – Они испугали их, – сказал Агды. – Не любят шума. Не любят страха. – Похоже на то, – согласился Скворцов. – Но теперь Уфимцев точно поднимет тревогу. Пришлет солдат. Оцепит все. – Пусть, – Агды пожал плечами. – Солдаты – тоже люди. Тоже боятся непонятного. А картошка... она не боится. Она ждет. Скворцов посмотрел на огромное поле странных клубней, на поваленный лес, на небо, откуда все это свалилось. Он чувствовал, что они находятся на пороге чего-то невероятного. И пристав Уфимцев со своими протоколами и страхами был лишь мелкой помехой, недоразумением на фоне космической загадки, разбросанной по сибирской тайге в виде гигантской картошки.Глава 6. Кулинарные эксперименты и философские споры у костра
После бегства Уфимцева и его команды у картофельного поля снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим гудением клубней, которое теперь казалось Скворцову почти умиротворяющим. Они с Агды решили пока оставаться на месте – возвращаться в Ванавару было опасно, да и бросать такое открытие не хотелось. – Надо бы запастись этой... провизией, – предложил Скворцов, оглядывая поле. – Пока солдаты не пришли. Кто знает, что они с ней сделают? Может, сожгут все от греха подальше. Агды согласился. Они собрали несколько десятков клубней среднего размера, стараясь выбирать те, что выглядели наиболее целыми и не подавали признаков агрессивного прорастания. Сложили их в укромном месте под корнями вывороченной сосны, замаскировав ветками. Вечером у костра Скворцов решил продолжить кулинарные эксперименты. Одну картофелину он снова сварил, другую попробовал запечь в углях. Печеная оказалась вкуснее – мякоть стала мягкой, ароматной, с дымком, а странный металлический привкус почти исчез. – Удивительно, – сказал Скворцов, отправляя в рот кусок печеной "небесной картошки". – Если бы не обстоятельства... из этого мог бы получиться деликатес. Представляешь, в петербургских ресторанах: "Картофель а-ля Тунгуска, запеченный на углях сибирской лиственницы"? Агды молча жевал свою порцию. Он все еще относился к этой пище с осторожностью. – Сила в ней большая, – повторил он. – Но чужая. Не наша. – А что значит "наша" или "чужая" сила? – возразил Скворцов, поддавшись настроению философского спора, которое часто возникало у него после употребления странного овоща. – Сила – она и есть сила. Энергия. Как электричество. Его же не называют "чужим", хотя оно тоже не из человека берется. – Электричество – это дух грома и молнии, – спокойно пояснил Агды. – Он живет на небе, иногда спускается на землю. Его можно приручить, если знаешь как. Но он земной. Понятный. А эта картошка... она из другого места. Из-за звезд. Ее духи – другие. Их законы – другие. Мы их не знаем. – Ну почему же не знаем? Вот мы ее едим – получаем энергию. Наблюдаем – она теплая, светится, растет. Вполне себе законы физики и биологии, пусть и необычные. – Ты видишь тело картошки, – Агды постучал пальцем по своему виску. – А надо видеть ее душу. Ее мысль. Чего она хочет? Зачем она здесь? – Может, у нее нет души и мыслей? Может, это просто... овощ? Просто очень странный овощ? Или биологический механизм? Агды покачал головой. – Все живое имеет душу. Камень имеет душу. Река имеет душу. Картошка тоже. Только душа у нее... большая. И не одна. Они все – как одна душа. Гудят вместе. Думают вместе. Скворцов задумался. Коллективный разум у картошки? Это уже выходило за рамки даже самых смелых предположений. Но поведение клубней во время визита Уфимцева... их синхронная реакция... Может, Агды в чем-то прав? – Допустим, – сказал он медленно. – Допустим, у них есть некий коллективный разум. И чего же он хочет, по-твоему? – Жить, – просто ответил Агды. – Как все живое. Пустить корни. Расти. Стать частью этого мира. Или... ждать. Ждать тех, кто их потерял. – А если те, кто их потерял, придут? Кто они? И что им нужно? Забрать свой груз? Или... что-то еще? Агды пожал плечами и посмотрел на звезды, мерцавшие над вершинами деревьев. – Небо большое. Много в нем миров. Много духов. Добрых и злых. Умных и глупых. Может, это просто кладовщик летел, зазевался и рассыпал мешок. А может, это семена нового мира. Кто знает? Скворцов тоже посмотрел на небо. Мысль о космическом кладовщике, рассыпавшем картошку над Сибирью, показалась ему восхитительно абсурдной и в то же время... возможной. В этом мире, где приват-доцента могли сослать в тайгу за неосторожное слово, а шаман мог разговаривать с духами картошки, почему бы не существовать и небесной логистике с ее ошибками? – Знаешь, Агды, – сказал он после долгого молчания. – В Петербурге я изучал мифы разных народов. О сотворении мира, о героях, о богах... И думал, что это просто сказки, порожденные невежеством древних. А теперь сижу здесь, ем светящуюся картошку с неба и слушаю тебя... И понимаю, что мифы – это, возможно, просто другой способ описания реальности. Той реальности, которую наша наука еще не может объяснить. Агды кивнул. – Мир говорит с нами разными языками. Языком грома, языком реки, языком звезд. Твоя наука – один язык. Мои духи – другой язык. Картошка – третий. Надо слушать все языки. Тогда, может, поймешь главное. – И что же главное? – Что мир – живой. И мы – его часть. Маленькая часть. И надо жить так, чтобы не мешать другим частям. Людям, зверям, духам... и картошке. Они еще долго сидели у костра, глядя на огонь и слушая тишину тайги, в которую теперь вплеталось тихое гудение небесных клубней. Скворцов чувствовал, как его привычная картина мира, построенная на рационализме и научном знании, трещит по швам, уступая место чему-то более сложному, странному и необъяснимому. И, как ни парадоксально, это ощущение не пугало, а скорее... интриговало. Он был свидетелем чего-то невероятного. И возможно, именно ему предстояло попытаться понять и описать это – не только языком науки, но и, может быть, языком мифа. На следующий день они решили провести еще один эксперимент. Агды предложил попробовать "поговорить" с картошкой. – Надо показать ей уважение, – сказал он. – Принести дар. Спросить, чего она хочет. Скворцов отнесся к идее скептически, но решил поучаствовать. Какой дар можно принести картошке? Они посовещались и решили, что лучшим даром будет вода – ведь клубни начали прорастать именно там, где было влажно. Они набрали в котелок чистой воды из ручья и осторожно вылили ее у подножия одного из самых крупных клубней, того самого, что так напугал Уфимцева. Картофелина никак не отреагировала. Они постояли рядом некоторое время. Тишина. – Ну вот, – сказал Скворцов. – Поговорили. Но Агды приложил палец к губам и присел на корточки, закрыв глаза. Он сидел неподвижно несколько минут, потом открыл глаза. – Она благодарит, – сказал он тихо. – Говорит, вода хорошая. Но ей нужно больше. И еще... тепло. Солнечный свет. – Солнечный свет? – удивился Скворцов. – Но ведь они и так на открытом месте лежат. – Не тот свет, – Агды покачал головой. – Другой. Внутренний. Как у нас в груди. Душевное тепло. Радость. Скворцов окончательно запутался. Душевное тепло для картошки? Как это вообще возможно? – И как же мы ей дадим душевное тепло? Песни петь? Анекдоты рассказывать? Агды посмотрел на него серьезно. – Надо просто... быть рядом. Думать о хорошем. Не бояться. Не злиться. Они это чувствуют. И они попробовали. Сели недалеко от гигантской картофелины и стали думать о хорошем. Скворцов вспоминал летние дни в Петербурге, прогулки с сыном, вкус любимых пирожных из кондитерской на Невском. Агды, вероятно, думал о чем-то своем – об удачной охоте, о танце духов у костра, о бескрайней тайге. И произошло странное. Картофелина перед ними словно... потеплела. Ее фиолетовое свечение стало чуть ярче, ровнее. Тихое гудение, исходящее от нее, приобрело другую тональность – стало выше и мелодичнее. Казалось, она действительно реагирует на их присутствие, на их настроение. – Работает, – прошептал Скворцов, пораженный. – Она нас... чувствует? Агды молча кивнул. Они просидели так около часа. Ощущение было необычным – словно они участвовали в каком-то тихом, безмолвном диалоге с этим странным порождением космоса. Когда они поднялись, чтобы уйти, Скворцов почувствовал себя отдохнувшим и умиротворенным, как после хорошей медитации. – Нам нужно больше узнать о них, – сказал он Агды, когда они вернулись к своему лагерю. – Не просто измерить и описать. А понять. Понять их природу. Их цель. – Будем слушать, – согласился Агды. – Они сами расскажут. Если мы будем готовы услышать. Но времени на спокойное изучение у них оставалось мало. Скворцов был уверен, что Уфимцев не оставит это дело просто так. Скоро здесь появятся солдаты, а может быть, и ученые из столицы. И тогда их тихий диалог с небесной картошкой будет прерван шумом цивилизации, приказами начальства и научными спорами. Нужно было торопиться.Глава 7. Незваные гости и картофельная дипломатия
Предчувствия Скворцова оправдались быстрее, чем он ожидал. Уже на следующий день на рассвете их разбудил далекий, но отчетливый звук – армейский рожок. А через час на холме, с которого они сами впервые увидели картофельное поле, показались люди в военной форме. – Солдаты, – констатировал Агды, не выказывая особого беспокойства. – Уфимцев привел. И действительно, среди солдат Скворцов разглядел грузную фигуру пристава, который оживленно жестикулировал, указывая на зону вывала. Рядом с ним стоял офицер в фуражке и с полевым биноклем в руках. Солдат было не меньше роты. Они рассредоточились по краю вывала, выставляя оцепление. – Ну что, Агды, пора уходить? – Скворцов почувствовал неприятный холодок. Попадаться властям ему совсем не хотелось. – Подожди, – Агды внимательно наблюдал за происходящим. – Они пришли не воевать. Они пришли смотреть. Боятся. Офицер, как видно, командовавший отрядом, отдал несколько распоряжений. Солдаты с винтовками наперевес осторожно двинулись вперед, к картофельному полю. Уфимцев и офицер остались на холме, наблюдая в бинокль. Когда солдаты подошли к первым клубням, картофелины снова начали реагировать. Загудели, засветились фиолетовым. Но на этот раз реакция была иной – не агрессивной, как при визите Уфимцева, а скорее... настороженной. Гудение было низким, ровным, свечение – неярким, пульсирующим. Солдаты остановились в нерешительности. Офицер что-то крикнул им с холма. Один из солдат, видимо, унтер-офицер, подошел к ближайшей картофелине и ткнул ее штыком. Клубень ярко вспыхнул, и штык отбросило в сторону с такой силой, что унтер едва удержал винтовку в руках. Раздался резкий треск, похожий на электрический разряд. Солдаты отшатнулись. Офицер в бинокль что-то возбужденно закричал Уфимцеву. Тот замахал руками. – Они боятся друг друга, – сказал Агды. – Люди боятся картошки, картошка боится людей. Плохо. Могут начать стрелять. – Надо что-то делать! – Скворцов не мог спокойно смотреть на это. – Они же перестреляют друг друга... вернее, солдаты начнут палить по картошке, а она им ответит электричеством! – Идти надо, – решил Агды. – Говорить. С офицером. С картошкой. – Ты с ума сошел? – ужаснулся Скворцов. – Нас же арестуют немедленно! А то и пристрелят как шпионов или бунтовщиков! – А если не пойдем – будет хуже, – Агды был серьезен. – Кровь прольется. Духи тайги этого не любят. И духи картошки тоже. Пойдем, Иннокентий Платонович. Ты умеешь говорить с такими, как офицер. Я попробую говорить с картошкой. Скворцов колебался. Это было чистое безумие. Но Агды был прав – если начнется стрельба, последствия могут быть непредсказуемыми. Он посмотрел на свое ружье, потом на Агды. – Хорошо, – вздохнул он. – Идем. Но ружье я оставлю здесь. Пойдем с пустыми руками. Может, это их успокоит. Агды кивнул и тоже оставил свой охотничий нож и лук со стрелами. Они медленно вышли из своего укрытия и направились вниз, к картофельному полю, на виду у солдат и офицера. Их появление вызвало переполох. Солдаты вскинули винтовки. Офицер и Уфимцев направили на них бинокли. – Стоять! Кто идет?! – крикнул офицер. – Свои! Не стреляйте! – крикнул в ответ Скворцов, поднимая руки. – Мы безоружны! Мы хотим поговорить! Они продолжали медленно идти вперед. Солдаты держали их на мушке, но не стреляли. Офицер, молодой поручик с аккуратными усиками, спустился с холма им навстречу, сопровождаемый Уфимцевым. – Господин Скворцов? – Поручик удивленно приподнял бровь. – А вы что здесь делаете? Пристав докладывал, что вы скрылись в неизвестном направлении. И этот... местный житель с вами? – Поручик... э-э... простите, не знаю вашего имени, – Скворцов старался говорить спокойно и уверенно. – Поручик Роговский, к вашим услугам, – представился офицер. – Очень приятно, поручик Роговский. Я Иннокентий Скворцов, этнограф. А это Агды, местный знаток тайги. Мы первыми обнаружили это... явление. И изучали его последние несколько дней. – Изучали? – Уфимцев вмешался в разговор. – Да вы нарушили мой прямой приказ не покидать поселок! Вы подлежали аресту! А ну, взять их! – Погодите, пристав, – остановил его Роговский. – Мне нужен рапорт о ситуации. Вы утверждаете, что эти... объекты... агрессивны? Нападают на людей? – Еще как! – закричал Уфимцев. – Они гудят, светятся, плюются искрами! Хотят нас всех погубить! Это бесовщина какая-то! – Они не агрессивны, господин поручик, – твердо сказал Скворцов. – Они просто... реагируют. На страх, на угрозу. Вот ваш унтер-офицер ткнул одну из них штыком – она защищалась. Это естественно. – Защищалась? Картошка? – Роговский посмотрел на Скворцова как на сумасшедшего. – Это не совсем картошка, – продолжал Скворцов. – Вернее, не та картошка, к которой мы привыкли. Это нечто иное. Возможно, внеземного происхождения. Роговский хмыкнул. – Внеземного? Вы серьезно, господин этнограф? Может, вам к Кузьмичу обратиться? В этот момент Агды, до сих пор молча стоявший рядом, шагнул вперед, к ближайшим клубням. Солдаты снова напряглись. – Не бойся, – тихо сказал Агды, обращаясь не то к солдатам, не то к картошке. – Мы пришли с миром. Мы друзья. Он медленно опустился на колени перед большим клубнем и положил на него ладони. Картофелина, до этого тихо гудевшая и светившаяся, вдруг успокоилась. Гудение стало почти неслышным, свечение погасло. Агды закрыл глаза и замер. Через минуту он поднялся. – Они слушают, – сказал он, поворачиваясь к Роговскому. – Они не хотят войны. Они хотят... понять. И чтобы их поняли. Роговский, Уфимцев и солдаты смотрели на эту сцену с открытыми ртами. Произошедшее было настолько странным, что не укладывалось ни в какие армейские уставы или полицейские инструкции. – Что... что это было? – прошептал Роговский. – Это называется дипломатия, поручик, – усмехнулся Скворцов. – Мы пытаемся установить контакт. Объяснить, что мы не враги. – Контакт? С картошкой? – Роговский потер лоб. – У меня голова кругом идет. Приказ был – оцепить район, обеспечить безопасность, дождаться комиссии из Иркутска. А тут... шаманы разговаривают с овощами... – Комиссия – это хорошо, – кивнул Скворцов. – Пусть приезжают ученые, разбираются. Но до их приезда не нужно делать глупостей. Не нужно провоцировать эти... клубни. Они обладают силой, которую мы не понимаем. И лучше иметь их друзьями, чем врагами. Роговский задумался. Он был молодым офицером, но, видимо, неглупым. Ситуация была явно нестандартной. Приказ приказом, но начинать стрельбу по непонятным гудящим шарам, которые к тому же отвечают электричеством, ему не хотелось. – Хорошо, – сказал он наконец. – Допустим, я вам верю. Что вы предлагаете? – Не подходить близко без необходимости. Не угрожать им оружием. Не пытаться их уничтожить. Мы с Агды можем остаться здесь и продолжать наблюдение. Мы можем выступать... посредниками. Если понадобится. – Посредниками? Между кем и кем? Между Ее Величества армией и картошкой? – Роговский снова хмыкнул, но уже без прежнего скепсиса. – Звучит как бред. Но, пожалуй, это лучше, чем открывать огонь по неизвестному противнику. Ладно, Скворцов. Вы и ваш... знаток... можете оставаться. Но под моим наблюдением. И без глупостей. Солдаты останутся в оцеплении. Ждем комиссию. Уфимцев хотел было возразить, но Роговский бросил на него такой взгляд, что пристав только крякнул и промолчал. Так начался странный период сосуществования – солдаты стояли в оцеплении, опасливо поглядывая на картофельное поле, а Скворцов и Агды продолжали свои наблюдения, время от времени "общаясь" с клубнями с помощью воды, добрых мыслей и тихих слов Агды. Картофелины вели себя спокойно, гудели свою тихую песню, изредка вспыхивали фиолетовым светом, словно перемигиваясь друг с другом. Фиолетовые ростки продолжали появляться, но росли медленно и не пытались выползти за пределы поля. Скворцов вел подробный дневник, записывая все наблюдения и разговоры с Агды и поручиком Роговским. Он понимал, что присутствует при событии, которое может изменить представление человечества о Вселенной. Или... остаться просто курьезным эпизодом в истории сибирской глуши, заметкой на полях официальных рапортов. Все зависело от того, что произойдет дальше. И от того, прибудет ли комиссия из Иркутска раньше, чем те, кто потерял этот странный груз.Глава 8. Комиссия прибывает, или Наука против картошки
Прошло около недели. Жизнь у картофельного поля вошла в странную, сюрреалистическую колею. Солдаты Роговского несли караульную службу, стараясь держаться подальше от гудящих клубней. Уфимцев маялся от безделья и важности, пытаясь командовать солдатами, но Роговский вежливо, но твердо ставил его на место. Кузьмич, которого тоже не отпустили, организовал полевой лазарет в палатке и безуспешно пытался лечить солдат от скуки своей "панацеей". Скворцов и Агды продолжали свои исследования. Скворцов пытался систематизировать данные: измерял температуру клубней (она оставалась стабильной), фиксировал интенсивность и частоту пульсации фиолетового свечения (она менялась в зависимости от времени суток и, как утверждал Агды, от "настроения" картошки), описывал скорость роста фиолетовых побегов. Агды же практиковал свою "картофельную дипломатию", проводя часы рядом с клубнями, "слушая" их и пытаясь понять их намерения. – Они спокойны, – докладывал он Скворцову. – Ждут. Но чувствуют – скоро что-то изменится. Приближается что-то большое. Чужое. И действительно, однажды утром со стороны Ванавары донесся шум моторов – невиданное явление в этих краях. Вскоре на поляну выехали два пыхтящих и дребезжащих автомобиля – диковинка даже для губернского Иркутска, не говоря уже о таежной глуши. Из машин вылезла пестрая компания – несколько человек в штатском, с портфелями и саквояжами, пара инженеров в кожаных куртках и очках-консервах, и еще несколько солдат для охраны. Комиссия прибыла. Возглавлял комиссию солидный господин с бородкой клинышком и в пенсне на шнурке – профессор геологии Гордей Евлампиевич Пыжов из Иркутского горного института. Рядом с ним суетился маленький, юркий человечек с цепким взглядом – ботаник Аполлинарий Никитич Мушкин, известный своими эксцентричными теориями о происхождении жизни. Был тут и астроном – долговязый, молчаливый доцент Звездочетов, который первым делом начал устанавливать на треноге небольшой телескоп, хотя на небе не было ни облачка. Роговский отрапортовал профессору Пыжову о ситуации. Тот слушал, кивая, и скептически хмурился. – Картофель? Внеземного происхождения? Разговаривает? Поручик, вы в своем уме? Это, очевидно, редкое геотермальное явление! Вулканические бомбы необычной формы или грязевые вулканы! Сейчас мы все научно объясним! Профессор Пыжов, не обращая внимания на предупреждения Роговского и протестующие жесты Уфимцева (который пытался объяснить, что это секретное казенное имущество), решительно направился к картофельному полю. За ним поспешили Мушкин, Звездочетов и инженеры с измерительными приборами. – Осторожно, профессор! – крикнул Роговский. – Они могут реагировать! – Ерунда! – отмахнулся Пыжов. – Природа не может быть агрессивной без причины! Это все суеверия местных дикарей! Он подошел к большому клубню и авторитетно постучал по нему геологическим молотком. – Так-с... Поверхность теплая... Структура пористая... Возможно, пемза? Или застывшая лава? Картофелина немедленно отреагировала. Она ярко вспыхнула фиолетовым, загудела низко и угрожающе, и геологический молоток выбило из рук профессора с такой силой, что он пролетел несколько метров и со звоном ударился о камень. Профессор отшатнулся, потеряв пенсне. – Что за чертовщина?! – пробормотал он, озираясь. – Я же предупреждал! – крикнул Роговский. Тут в дело вступил ботаник Мушкин. – Позвольте, коллега! Геология здесь ни при чем! Это явно биологический объект! Уникальный эндемик! Возможно, реликтовое растение! Я должен взять образец! Он достал из саквояжа большой скальпель и направился к другому клубню, поменьше. – Аполлинарий Никитич, не надо! – попытался остановить его Скворцов, который вместе с Агды подошел к месту событий. Но Мушкин его не слушал. Он наклонился и попытался отрезать кусочек от клубня. Реакция последовала незамедлительно. Клубень не стал бить током, но из него с шипением вырвался тонкий фиолетовый побег и обвился вокруг руки ботаника. Мушкин взвизгнул от неожиданности и боли – побег был не только сильным, но и горячим. – Ай! Пусти! Оно живое! Оно меня схватило! – заорал Мушкин, пытаясь освободить руку. Инженеры и солдаты бросились ему на помощь. Кое-как им удалось отцепить цепкий побег, который тут же втянулся обратно в клубень. Рука Мушкина покраснела, на ней остался ожог. – Я же говорил! – Уфимцев торжествующе посмотрел на профессоров. – Бесовщина! Опасное оно! Надо сжечь все! Пока не поздно! – Сжечь уникальный объект исследования?! – возмутился Пыжов, кое-как нашедший свое пенсне. – Да вы варвар, пристав! Нужно изучать! Осторожно! Дистанционно! Астроном Звездочетов, до этого молча наблюдавший за небом в свой телескоп, вдруг встрепенулся. – Господа! – сказал он необычно громко. – Я тут... э-э... наблюдал. И знаете... В атмосфере наблюдается повышенная концентрация... э-э... странных частиц. Неземного происхождения. И... э-э... слабое радиоизлучение. Очень слабое. Но есть. Со стороны... э-э... созвездия Тельца. Все посмотрели на Звездочетова, потом на небо, потом на картошку. – Радиоизлучение? Из Тельца? – переспросил Пыжов. – Что это значит? – Это значит, господа, – вмешался Скворцов, – что моя первоначальная гипотеза о внеземном происхождении этих... объектов... не так уж и абсурдна. Возможно, это действительно груз с другого мира. Или... семена. – Семена?! – Мушкин, забыв про обожженную руку, снова загорелся энтузиазмом. – Новая форма жизни?! Господа, это же эпохальное открытие! Мы должны собрать образцы! Немедленно! Для анализа ДНК! Или что там у них вместо ДНК... – Как вы собираетесь их собирать, если они бьются током и хватают за руки? – скептически заметил Роговский. – Нужен... э-э... подход! – Пыжов снова обрел профессорскую уверенность. – Научный подход! Инженеры! У вас есть защитные костюмы? Манипуляторы? Инженеры переглянулись. – Есть костюмы химзащиты, – сказал один. – Но от электричества они не спасут. Манипуляторов нет. Можем попробовать сделать захват из подручных средств. Деревянный, например. – Делайте! – распорядился Пыжов. – А мы пока проведем дистанционные замеры. Магнитное поле, температура, спектральный анализ свечения... Звездочетов, продолжайте наблюдение за небом! Мушкин, описывайте морфологию! Роговский, обеспечьте безопасность периметра! Уфимцев, не мешайте науке! Комиссия развернула бурную деятельность. Инженеры мастерили неуклюжий деревянный захват. Пыжов и Мушкин с безопасного расстояния наводили на картошку какие-то приборы и делали записи. Звездочетов не отрывался от окуляра телескопа. Солдаты нервно переминались с ноги на ногу. Уфимцев ходил кругами, бормоча что-то про инструкции и казенное имущество. Скворцов и Агды отошли в сторону. – Они их разозлят, – сказал Агды, качая головой. – Кричат, стучат, тычут палками. Картошка этого не любит. Она готовится. – К чему готовится? – спросил Скворцов. – Защищаться. Или... звать на помощь. Скворцов посмотрел на небо. Чистое, голубое, мирное. Но слова Звездочетова про радиосигналы из созвездия Тельца не выходили из головы. Что, если Агды прав? Что, если эта картошка – не просто потерянный груз, а нечто большее? Авангард? Разведчики? Или просто семена, ждущие своего часа и... своих садовников? Тем временем инженерам удалось соорудить некое подобие гигантских деревянных щипцов. Под руководством профессора Пыжова они осторожно приблизились к небольшому клубню на краю поля и попытались его схватить. Картофелина загудела, засветилась, но деревянные щипцы не проводили ток. Инженерам удалось подцепить ее и медленно поднять. – Есть! – торжествующе воскликнул Пыжов. – Первый образец взят! Несите его к машине! Осторожно! Двое инженеров, пыхтя, понесли гудящий и светящийся клубень к одному из автомобилей. Но как только они отошли от основного поля на несколько метров, произошло нечто странное. Все остальные картофелины на поле внезапно замолчали. Прекратилось гудение, погасло свечение. Наступила полная, звенящая тишина. Даже фиолетовые ростки втянулись обратно. – Что такое? – удивился Роговский. – Они... сдались? – Не думаю, – покачал головой Скворцов. – Это похоже на... затишье перед бурей. Агды напряженно всматривался в небо. – Они услышали, – прошептал он. – Идут. И в этот момент астроном Звездочетов, не отрывавшийся от телескопа, вдруг издал сдавленный вскрик. – Господа! Там! В небе! Объект! Большой! Движется! Прямо на нас! Все подняли головы. Высоко-высоко в голубом небе появилась маленькая точка. Она быстро увеличивалась в размерах, снижаясь. Это был не самолет, не дирижабль, не птица. Объект имел странную, дисковидную форму и серебристый, мерцающий цвет. Он двигался абсолютно бесшумно. – Что это?! – пролепетал Пыжов, забыв про науку. – Не может быть... – прошептал Звездочетов, бледный как полотно. – Конец света! – заголосил Уфимцев, плюхнувшись на землю и пытаясь залезть под куст. Серебристый диск завис прямо над картофельным полем, отбрасывая на землю огромную тень. Он был гигантским, размером с хороший деревенский пруд. Из нижней части диска выдвинулись какие-то конструкции, похожие на гигантские манипуляторы или хоботы. Они опустились к земле и начали... собирать картошку. Аккуратно, быстро, без шума. Клубни один за другим втягивались внутрь манипуляторов и исчезали в недрах диска. Люди на земле замерли, ошеломленные этим зрелищем. Солдаты забыли про винтовки. Профессора забыли про приборы. Уфимцев перестал выть и только таращил глаза из-под куста. Скворцов и Агды стояли рядом, наблюдая за происходящим. – Хозяева пришли, – констатировал Агды. – Забрать свое. – Похоже на то, – согласился Скворцов. – Космические агрономы? Или логисты? Сбор урожая продолжался недолго. Минут за десять все картофельное поле было очищено. Манипуляторы втянулись обратно в диск. Только один клубень остался лежать на земле – тот самый, который инженеры унесли к машине. Диск не улетал. Он висел над опустевшим полем, словно чего-то ожидая. Потом из него снова выдвинулся один манипулятор, но другой формы – тонкий, изящный. Он плавно опустился к земле и положил перед Скворцовым и Агды... три идеальных, блестящих клубня небесной картошки. Затем манипулятор так же плавно втянулся обратно. Серебристый диск беззвучно качнулся, словно кивая на прощание, и так же бесшумно начал подниматься вверх, быстро превращаясь в точку и исчезая в голубом небе. Наступила тишина. Люди медленно приходили в себя. Первым очнулся Уфимцев. – Украли! – завопил он, вылезая из-под куста. – Все украли! Казенное имущество! Стратегический запас! Грабят среди бела дня! Куда начальство смотрит?! Роговский растерянно смотрел на небо, потом на Скворцова и Агды, перед которыми лежали три подаренные картофелины. – Что... это... было? – прошептал он. Профессор Пыжов снял пенсне и вытер пот со лба. – Невероятно... Фантастика... Это нужно немедленно засекретить! Ни слова никому! Государственная тайна высшей важности! Ботаник Мушкин подбежал к трем клубням, но не решался их трогать. – Они оставили образцы! Благодарность? Или... залог? Астроном Звездочетов молча разбирал свой телескоп, его руки дрожали. Скворцов наклонился и осторожно взял одну из картофелин. Она была теплой и слегка вибрировала, словно живая. – Подарок, – сказал он, глядя на Агды. – Или... приглашение? Агды взял второй клубень. – Знак уважения, – сказал он. – Они поняли, что мы не враги. Они оставили нам часть своей силы. Чтобы помнили. Третий клубень остался лежать на земле. Что было дальше? Комиссия спешно ретировалась, забрав с собой единственный "захваченный" клубень (который, по слухам, потом таинственно исчез из секретной лаборатории в Иркутске) и строго-настрого приказав всем участникам событий молчать под страхом государственной измены. Профессор Пыжов написал секретный отчет о "необычном геологическом явлении, сопровождавшемся массовыми галлюцинациями". Ботаник Мушкин до конца жизни писал монографию о "гипотетической палеоэндемичной форме жизни с элементами биоэлектрической активности", которую так и не опубликовали. Астроном Звездочетов перевелся на кафедру метеорологии и больше никогда не смотрел на созвездие Тельца. Поручик Роговский получил взыскание за "недостаточную бдительность" и был переведен служить куда-то на границу с Китаем. Пристав Уфимцев еще долго писал жалобы во все инстанции о "хищении государственного имущества инопланетными агрессорами", но ему никто не верил, и вскоре его отправили в отставку по состоянию умственного здоровья. Кузьмич вернулся в Ванавару и рассказывал всем байки про летающие тарелки и говорящую картошку, щедро сдабривая их своей "панацеей". Скворцов и Агды остались в тайге. Они подобрали третий клубень. Что с ними стало? Говорят, Скворцов так и не вернулся из ссылки, но написал несколько странных этнографических трудов о "космическом мифотворчестве сибирских народов", которые были признаны антинаучными. Говорят, Агды стал самым сильным шаманом в округе, и духи теперь говорили с ним не только голосами предков, но и тихим гудением звезд. Говорят, они вдвоем ушли далеко на север, туда, где небо встречается с землей, и основали там небольшую общину, где люди жили в гармонии с природой, духами и тремя теплыми, светящимися клубнями небесной картошки, которые давали им силу, мудрость и очень странные сны. А место, где когда-то упала небесная картошка, постепенно заросло молодой тайгой. Только земля там до сих пор немного теплее, чем вокруг, и иногда, в тихие летние ночи, в воздухе можно уловить слабый запах печеного картофеля с нотками озона и корицы. И самые старые эвенки рассказывают шепотом легенду о том, как однажды духи верхнего мира рассыпали над тайгой свои семена, и как мудрый шаман и ученый человек из города смогли договориться с небесными гостями, сохранив мир между мирами. Но это, конечно, просто сказки. Или нет?