Смех и ужас в Глумбурге - Баран Мюнхгаузен и граф Калиостро

Глава 1: В Глумбурге тучи ходят хмуро, или Два гения на мели

Город Глумбург оправдывал своё название с упорством маньяка-статистика, учитывающего каждый вздох отчаяния. Кислотный дождь, начавшийся ещё в эпоху правления Свинорыла Третьего и с тех пор лишь менявший интенсивность на «чуть менее невыносимо», полировал булыжники мостовой до блеска тюремных нар. Над островерхими крышами, похожими на смятые колпаки неудачливых алхимиков, висели тучи такого свинцово-фиолетового оттенка, что казалось, небо вот-вот стошнит на город всеми своими непереваренными горестями. Ветер, гулявший по кривым улочкам, завывал не просто так, а с подвыподвертом, словно ему платили за каждую ноту тоски, исполненную с особым цинизмом.

В трактире «Трижды Перевёрнутая Подкова», заведении столь же сомнительной репутации, сколь и устойчивости его покосившейся вывески, царил полумрак, пропитанный запахами дешёвого пойла, нестираных портянок и несбывшихся надежд. За одним из липких столов, в самом тёмном углу, куда даже тараканы забредали с опаской, сидел баран по имени Мюнхгаузен. Его некогда белоснежная, курчавая шерсть свалялась в неопрятные колтуны цвета недельной пыли, а на некогда гордо вздернутом носу алела свежая ссадина – результат неудачной попытки доказать трактирщику-медведю, что кредит доверия важнее наличных денег. Глаза барана, обычно горевшие авантюрным огнём, сейчас тускло мерцали, как догорающие угольки костра, на котором только что сожгли последнюю рукопись гениального романа.

— Ещё одну порцию этой вашей… амброзии для обездоленных, — пробарабанил Мюнхгаузен копытом по столу, обращаясь к пробегавшему мимо тощему шакалу-официанту. Голос его, способный убедить льва стать вегетарианцем, сейчас звучал надтреснуто, как старая скрипка без струн.

Шакал скривил морду, демонстрируя редкие, но острые зубы.
— Амброзия, говорите? Ваше баранье величество уже продегустировали амброзии на сумму, достаточную для покупки небольшого стада. Или, в вашем случае, на приличный шашлык. Наличными, сударь. Только наличными. Хозяин велел передать, что ваш кредитный лимит исчерпан, просрочен и аннулирован. Вместе с его терпением.

Мюнхгаузен картинно вздохнул, так что его тощее тело содрогнулось.
— Ах, мой друг! Вы не понимаете всей глубины трагедии! Передо мной, гением чистой воды и нефильтрованной правды, захлопываются двери! Из-за каких-то презренных монет! Я, который мог бы озолотить этот ваш… вертеп одной лишь идеей!

— Идеи в суп не накрошишь, — огрызнулся шакал, уже теряя интерес. — А вот баранину – очень даже. И хозяин большой любитель супов. Особенно наваристых.

Мюнхгаузен поёжился. Взгляд его метнулся к выходу, но там маячила необъятная фигура трактирщика, медведя Гризли Пахомыча, с выражением лица, не предвещавшим ничего, кроме расчленёнки.

Тем временем, на прохудившейся крыше «Подковы», среди вороньих гнёзд и разбитых бутылок, восседал гриф по имени Калиостро. Его перья, некогда иссиня-чёрные, теперь отливали всеми оттенками городской грязи, а длинная, лишённая растительности шея напоминала вопросительный знак, обращённый к безразличным небесам. Калиостро методично выклёвывал остатки какой-то сомнительной снеди из консервной банки, найденной на ближайшей помойке, и с философским спокойствием взирал на суету внизу. Он был изгнанным профессором птицесофических наук, отлучённым от академического кормушки за чрезмерно вольные трактовки влияния лунных фаз на миграцию блох у городских собак.

Взгляд Калиостро, острый, как хирургический скальпель, упал на сцену в трактире, разыгрывавшуюся прямо под дырой в крыше, которую он использовал как наблюдательный пункт и, при случае, как отхожее место для неугодных мыслей. Он слышал каждое слово, каждый вздох. Баран внизу показался ему любопытным экземпляром. Не столько из-за его очевидной глупости, сколько из-за той искры почти безумной уверенности, которая ещё пробивалась сквозь толщу отчаяния.

— Жалкое зрелище, — прокаркал Калиостро себе под нос, или, точнее, под клюв. — Очередной агнец, готовый к закланию на алтарь собственной несостоятельности. И всё же… какая экспрессия! Какая вера в собственную исключительность перед лицом неотвратимого котла! В этом есть что-то… первобытное. Что-то такое, что заставляет мир крутиться, несмотря на всю его абсурдность.

В трактире ситуация накалялась. Медведь-трактирщик, оторвавшись от протирания кружек грязной тряпкой, двинулся к столу Мюнхгаузена. Его шаги отдавались гулким эхом, заглушая даже пьяное бормотание завсегдатаев.

— Ну-с, господин хороший, — пробасил медведь, нависая над бараном, как грозовая туча. — Время платить по счетам. Или будем решать вопрос альтернативными методами. У меня как раз новый рецепт жаркого появился. «Барашек а-ля финальный аккорд».

Мюнхгаузен вскочил, опрокинув шаткий стул. Его глаза лихорадочно забегали.
— Постойте, почтеннейший Гризли Пахомыч! Вы же культурное млекопитающее! Нельзя же так сразу… к рецептам! Я… я почти нашёл инвестора! Крупнейшего! Он готов вложить миллионы в мой новый проект! Проект века! Мы будем… мы будем разводить светлячков, свет которых лечит от меланхолии и плоскостопия! Это же золотое дно!

Медведь почесал за ухом огромной лапой.
— Светлячки, говоришь? От меланхолии? А от долгов они лечат? Нет? Тогда в топку твоих светлячков. Вместе с тобой.

Калиостро на крыше издал тихий, булькающий смешок. План барана был предсказуемо идиотичен, но исполнен с такой отчаянной смелостью, что почти вызывал уважение. Или, по крайней мере, профессиональный интерес.

И тут Калиостро принял решение. Не из альтруизма, боже упаси. Альтруизм был для него понятием столь же чуждым, как гигиена для свиньи. Нет, это был чистый расчёт. Этот баран, при всей его внешней бестолковости, обладал одним ценным качеством – умением генерировать вокруг себя хаос и привлекать внимание. А в хаосе, как известно, умный гриф всегда найдёт, чем поживиться. Кроме того, Калиостро давно искал подходящий «инструмент» для реализации одной своей давней, весьма рискованной, но потенциально невероятно прибыльной авантюры.

Сложив крылья, Калиостро камнем рухнул вниз, приземлившись с глухим стуком на подоконник распахнутого окна трактира, прямо за спиной медведя. Все головы в заведении резко повернулись в его сторону. Грифы в трактирах были редкостью, особенно такие, которые выглядели так, будто лично пережили все семь казней египетских и остались недовольны сервисом.

— Пардон муа за вторжение в ваш гастрономический диспут, — проскрипел Калиостро, стряхивая с перьев штукатурку. Его голос был сух, как пустынный ветер, и резал ухо не хуже битого стекла. — Но не могу не вмешаться, когда речь идёт о судьбе такого… э-э-э… многообещающего экземпляра.

Медведь обернулся, глядя на грифа с нескрываемым изумлением, смешанным с брезгливостью.
— Ты ещё кто такой, падаль пернатая? Адвокат его, что ли?

— Можно сказать и так, — Калиостро элегантно склонил голову, насколько позволяла его длинная шея. — Я – Калиостро. Доктор неконвенциональной мудрости и специалист по извлечению прибыли из безнадёжных ситуаций. И я полагаю, что этот… э-э-э… шерстяной джентльмен, — он кивнул в сторону Мюнхгаузена, который смотрел на него с открытым ртом, — обладает потенциалом, который вы, уважаемый ресторатор, явно недооцениваете.

Мюнхгаузен быстро пришёл в себя. Спасение явилось в самом неожиданном, хотя и несколько облезлом, обличье.
— Да! Да! Именно! — заблеял он, вновь обретая свой зычный голос. — Это мой… мой научный консультант! Мы как раз обсуждали детали финансирования проекта со светлячками! Доктор Калиостро подтвердит!

Калиостро чуть заметно поморщился при упоминании светлячков.
— Светлячки – это, конечно, поэтично, — протянул он, — но несколько… мелкотравчато для фигур такого масштаба. У нас на повестке дня, почтенный Гризли Пахомыч, стоят вопросы куда более глобальные. Вопросы, способные не только покрыть скромный долг этого баловня судьбы, но и превратить вашу скромную харчевню в пятизвёздочный ресторан «Золотой Барашек и Костлявая Птица».

Медведь недоверчиво хмыкнул, но его хватка на загривке Мюнхгаузена чуть ослабла.
— Глобальные вопросы, говоришь? И какие же это, позволь поинтересоваться? Очередная добыча философского камня из помёта летучих мышей?

Калиостро усмехнулся, обнажив острый край клюва.
— Почти, почтенный. Почти. Но гораздо реальнее и прибыльнее. Мы говорим о предприятии, которое потрясёт основы… ну, если не мироздания, то хотя бы финансового благополучия всех причастных. А теперь, если позволите, мы бы хотели обсудить с вами условия временного освобождения моего… подопечного. Под мою личную гарантию. Слово грифа, знаете ли, чего-то да стоит. Особенно если этот гриф знает, где зарыты самые жирные червяки.

Гризли Пахомыч смерил взглядом сначала общипанного грифа, потом дрожащего барана. Идея получить хоть что-то вместо простого удовлетворения жажды мести показалась ему не такой уж плохой. Тем более, этот гриф говорил хоть и витиевато, но с какой-то зловещей уверенностью.

— Ладно, — прорычал он наконец. — Даю вам сроку до завтрашнего вечера. Чтобы и долг был уплачен, и проценты накапавшие, и ещё сверху за моральный ущерб. Иначе… — он многозначительно провёл когтем по своей массивной шее, — жаркое из барана станет фирменным блюдом недели. А ты, птичка, — он ткнул пальцем в Калиостро, — если что, пойдёшь на чучело. Будешь у входа клиентов отпугивать.

Калиостро невозмутимо кивнул.
— Сделка, достойная истинного коммерсанта. До завтрашнего вечера. А теперь, Мюнхгаузен, мой шерстяной друг, нам пора обсудить детали нашего… взлёта. И поверьте, он будет куда более впечатляющим, чем полёт ваших плоскостопных светлячков.

Он спрыгнул с подоконника и, не обращая внимания на удивлённые взгляды прочих посетителей, направился к выходу. Мюнхгаузен, чувствуя, как жизнь возвращается в его обмякшее тело, торопливо засеменил следом, едва не споткнувшись о брошенный им же стул.

— Куда мы идём, маэстро? — прошептал он, когда они оказались на мокрой, пахнущей безнадёгой улице Глумбурга.
— Туда, где рождаются легенды, мой наивный друг, — прокаркал Калиостро, взмахнув крылом в сторону самой тёмной и зловонной подворотни. — В самое сердце отчаяния. Ибо только там можно найти достаточно материала для строительства воздушных замков, способных выдержать вес наших амбиций. Идём, нам нужно место, где не подслушивают даже крысы. У меня есть идея. Одна сумасшедшая, великолепная, абсолютно бессовестная идея. Такая, что заставит этот унылый городишко плясать под нашу дудку. Или, по крайней мере, обеспечит нас ужином и крышей над головой на ближайшую неделю. А это, согласись, уже неплохое начало для великих свершений.

Мюнхгаузен, несмотря на пережитый стресс и всё ещё урчащий от голода желудок, почувствовал, как в груди разгорается знакомый огонёк авантюризма. Этот облезлый гриф, при всей его сомнительной наружности и ещё более сомнительных манерах, внушал странное, почти гипнотическое доверие. Или, может быть, это было просто отчаяние, готовое ухватиться за любую, даже самую гнилую соломинку.

— Я весь внимание, доктор, — произнёс Мюнхгаузен, стараясь придать голосу солидности. — Ваш гений вкупе с моим… моим непревзойдённым артистизмом и умением убеждать – это сила! Мы перевернём этот Глумбург вверх тормашками! Или, как минимум, найдём, где тут можно хорошенько поужинать за чужой счёт.

Калиостро издал звук, похожий на скрип несмазанной виселицы. Возможно, это был смех.
— Ужинать за чужой счёт, мой друг, — это для дилетантов. Мы будем заставлять других платить за право смотреть, как мы ужинаем. И ещё брать деньги за билеты на это представление. Вот это я называю искусством выживания в агрессивной среде. А теперь – вперёд, в лабораторию наших будущих триумфов! То есть, в ближайшую помойку, где можно раздобыть чернил из сажи и пергамента из обрывков старых афиш. Нам предстоит создать шедевр… фальсификации.

И два новоиспечённых компаньона, баран-фантазёр и гриф-циник, скрылись в сыром тумане глумбургских трущоб, готовые бросить вызов судьбе, здравому смыслу и уголовному кодексу. Их приключения только начинались.


Глава 2: План "Золотое Руно", или Как одурачить скунса-миллионера

Подворотня, которую Калиостро избрал в качестве временного штаба, превосходила самые смелые ожидания Мюнхгаузена по части антисанитарии и общей беспросветности. Воздух здесь был настолько густым от миазмов, что его, казалось, можно было резать ножом и намазывать на хлеб вместо паштета из крысиных хвостов. Единственным источником света служила тусклая луна, изредка проглядывавшая сквозь рваные облака и отбрасывавшая на мокрые стены причудливые тени, похожие на корчащихся в агонии демонов.

— Очаровательное местечко, доктор, — заметил Мюнхгаузен, стараясь не дышать слишком глубоко и брезгливо отряхивая с бока прилипшую капустную кочерыжку. — Весьма способствует… э-э-э… полёту творческой мысли. Особенно если эта мысль стремится как можно скорее покинуть данное помещение.

Калиостро, не обращая внимания на сарказм барана, уже деловито расчищал клювом и когтями относительно сухое пятно под навесом из проржавевшего железа.
— Не отвлекайтесь на несущественные детали, Мюнхгаузен. Эстетика – удел сытых и скучающих. Нам же нужна функциональность. И анонимность. А здесь, смею вас заверить, даже самый любопытный филин-сыщик сломает себе шею, пытаясь что-либо разглядеть. Итак, к делу.

Гриф извлёк из-под крыла потрёпанный свёрток, который при ближайшем рассмотрении оказался картой Глумбурга и его окрестностей, испещрённой многочисленными пометками и загадочными символами.
— Вот, мой друг, поле нашей будущей деятельности, — он ткнул когтем в один из фешенебельных районов города, где располагались особняки местной знати. — А вот и наша первая цель. Скунс по имени Жан-Батист Вонюье Третий. Наследник огромного состояния, сделанного его предками на производстве эксклюзивных ароматических эссенций, способных, по слухам, отпугнуть даже налогового инспектора.

Мюнхгаузен прищурился, разглядывая карту.
— Скунс? Вы уверены, доктор? Это не самый… э-э-э… приятный объект для деловых переговоров. Особенно если ветер подует не в ту сторону.

— В этом-то и вся прелесть, мой недальновидный компаньон! — Глаза Калиостро хищно блеснули в полумраке. — Жан-Батист – личность эксцентричная, мнительная и до смешного суеверная. Он панически боится всего, что может повредить его… э-э-э… уникальному амбре, которое он считает залогом своего успеха и мужской привлекательности. А ещё он коллекционирует всяческие древности и артефакты, свято веря, что они приносят удачу и защищают от сглаза.

— И что же мы ему предложим? Очередной амулет из куриной косточки и заячьего помёта? — скептически поинтересовался Мюнхгаузен. — Боюсь, после ваших светлячков от плоскостопия, моя репутация поставщика чудес несколько… подмочена.

— Не беспокойтесь о своей репутации, — отмахнулся Калиостро. — В нашем деле хорошая репутация – это как чистое бельё для трубочиста: красиво, но совершенно непрактично. Мы предложим ему нечто гораздо более грандиозное. Нечто, что затронет самые потаённые струны его скунсьей души. Мы предложим ему… фрагмент легендарного Золотого Руна!

Мюнхгаузен на мгновение потерял дар речи. Даже для него, барана с богатейшей фантазией, это звучало слишком… амбициозно.
— Золотого Руна? Того самого, за которым плавали аргонавты? Но, позвольте, доктор… оно же, как бы это помягче выразиться… несколько мифологично. И, насколько мне известно, сделано не из шерсти, а из чистого золота.

— Детали, мой друг, детали! — прокаркал Калиостро, взмахнув крылом. — Кому интересны скучные исторические факты, когда можно преподнести красивую легенду? Мы заявим, что это не просто руно, а *фрагмент* того самого, истинного Золотого Руна, которое, согласно недавно обнаруженным (мною, разумеется) древним манускриптам, обладало не только блеском, но и чудодейственными свойствами! А именно – способностью притягивать богатство и отгонять злых духов, особенно тех, что покушаются на… э-э-э… личные ароматы владельца.

— Но где мы возьмём этот фрагмент? — Мюнхгаузен всё ещё сомневался. — Не прикажете же мне ощипать себя и покрасить шерсть в золотой цвет? Боюсь, результат будет выглядеть скорее жалко, чем магически.

— Вот тут-то, мой дорогой Мюнхгаузен, и вступает в игру ваш непревзойдённый артистизм и… ваша шерсть, — Калиостро хитро прищурился. — Не вся, конечно. Лишь небольшой, но очень качественный клочок. Мы его соответствующим образом обработаем – у меня есть кое-какие алхимические познания, оставшиеся со времён моей бурной академической молодости. Немного латунной пыли, секретный состав на основе древесной смолы и голубиного помёта для придания «патины веков», и вуаля – артефакт готов!

Мюнхгаузен нервно сглотнул, инстинктивно прикрывая копытом свой самый густой и шелковистый участок шерсти на боку.
— Вы уверены, что это сработает, доктор? Скунсы, они ведь… нюх у них острый. Вдруг он учует подделку? Или, не дай бог, голубиный помёт?

— Именно поэтому, мой друг, нам понадобится не только артефакт, но и соответствующая презентация, — Калиостро потёр когтистые лапы в предвкушении. — Здесь ваша роль, Мюнхгаузен, будет ключевой. Вы будете не просто продавцом реликвии. Вы будете… последним хранителем древнего ордена! Бараном-изгнанником, чудом спасшим священный фрагмент от поругания варварами! Ваша трагическая история, ваши глаза, полные вселенской скорби и тайного знания, ваша… э-э-э… слегка потрёпанная внешность – всё это сыграет нам на руку!

— То есть, вы хотите сказать, что моя нынешняя плачевная кондиция – это не недостаток, а часть гениального плана? — уточнил Мюнхгаузен, и в его голосе прорезались нотки былой гордости.

— Абсолютно! — подтвердил Калиостро. — Вы – живое воплощение легенды! Страдалец, несущий сквозь века бесценное сокровище! Кто усомнится в подлинности руна, глядя на ваши страдания? А я, скромный учёный-археолог, лишь подтвержу ваши слова неопровержимыми (и столь же фальшивыми, как улыбка ростовщика) доказательствами – картами, свитками, «расшифрованными» пророчествами.

План, при всей его наглости и абсурдности, начинал нравиться Мюнхгаузену. Он уже представлял себя в роли трагического героя, вещающего о древних тайнах перед затаившим дыхание скунсом-миллионером.
— И какова же будет цена этого… фрагмента вселенского счастья? — деловито поинтересовался он.

— Цена должна быть такой, чтобы Жан-Батист почувствовал, что приобретает не просто безделушку, а нечто действительно эксклюзивное, — Калиостро задумчиво поскрёб клювом подбородок. — Сумма, достаточная, чтобы покрыть ваш долг Гризли Пахомычу, обеспечить нас провиантом на месяц вперёд, снять приличную берлогу и ещё немного оставить на… непредвиденные расходы. Скажем, пять тысяч золотых экю.

Мюнхгаузен присвистнул.
— Пять тысяч! За клочок моей шерсти, пусть и позолоченной? Доктор, вы либо гений, либо безумец!

— Часто это одно и то же, мой друг, — невозмутимо ответил Калиостро. — Главное – правильно подать товар. А теперь за работу. Нам нужно раздобыть материалы для «артефакта» и «древних манускриптов». Вы, Мюнхгаузен, отвечаете за доставку сырья, то есть… небольшого образца вашей драгоценной шерсти. Без членовредительства, прошу заметить. Нам нужен товарный вид. А я займусь поиском подходящих «ингредиентов» для придания ей исторической достоверности.

Следующие несколько часов прошли в лихорадочной деятельности. Мюнхгаузен, после долгих уговоров и сетований на жестокость судьбы, всё же пожертвовал небольшим, но весьма пушистым клочком шерсти со своего левого бока. Калиостро же, проявив чудеса изобретательности, раздобыл на ближайшей свалке кусок старого пергамента (оказавшегося фрагментом долговой расписки какого-то незадачливого хомяка), баночку с засохшей тушью (которую он развёл собственной слюной, придав ей неповторимый аромат вечности) и горсть латунных опилок из мастерской жестянщика-крота.

Под тусклым светом луны, в зловонной подворотне, Калиостро священнодействовал. Он аккуратно распушил бараний локон, смешал латунные опилки с какой-то липкой субстанцией, добытой из-под коры старого дерева, и этой смесью тщательно пропитал шерсть. Затем он бережно обвалял «артефакт» в пыли и саже, время от времени сбрызгивая его водой из лужи для придания эффекта «многовекового нахождения в сыром подземелье». Результат превзошёл все ожидания. Клочок шерсти действительно приобрёл тусклый, благородный блеск, напоминающий старое золото, и выглядел так, будто только что был извлечён из гробницы фараона.

— Великолепно! — Мюнхгаузен не мог сдержать восхищения, разглядывая творение Калиостро. — Это… это почти как настоящее! Даже пахнет как-то… по-музейному. Чем вы его обработали, доктор?

— Секрет фирмы, — уклончиво ответил Калиостро, пряча остатки «ингредиентов». — Скажем так, это смесь древней алхимии и современной смекалки. Теперь займёмся «манускриптами». Нам нужна убедительная история происхождения этого… э-э-э… рунического фрагмента.

Используя обрывок пергамента и самодельную тушь, Калиостро, вооружившись острым пером, найденным тут же, принялся выводить замысловатые каракули, имитирующие древние письмена. Он бормотал себе под нос что-то на смеси ломаной латыни, тарабарщины и птичьего щебета, создавая впечатление глубокой учёности и связи с потусторонними силами.

— «…et relicta est in cavernis obscuris…» — бормотал он, — «…sub custodia arietis ultimi…» («…и оставлено было в пещерах тёмных… под охраной барана последнего…»). Звучит достаточно убедительно, как по-вашему, Мюнхгаузен?

— Потрясающе, доктор! — Мюнхгаузен следил за процессом с благоговением. — Я почти сам поверил, что являюсь потомком древних хранителей! Особенно вот это место про «барана последнего»… очень трогательно.

К рассвету всё было готово. «Фрагмент Золотого Руна» покоился в специально изготовленной Калиостро коробочке из старого картона, обклеенной мхом для солидности. Рядом лежал «древний манускрипт», исписанный загадочными символами и украшенный несколькими кляксами, которые Калиостро назвал «следами времени и пролитой крови хранителей».

— Ну что ж, мой друг, — Калиостро устало, но с удовлетворением потёр лапы. — Первая часть нашего плана выполнена. Теперь самое сложное – убедить скунса раскошелиться. Помните вашу роль, Мюнхгаузен. Трагизм, благородство, вселенская скорбь. И ни слова о голубином помёте, умоляю вас.

— Будьте покойны, доктор! — Мюнхгаузен расправил плечи, стараясь придать своей потрёпанной фигуре максимум величия. — Я сыграю эту роль так, что все театры Глумбурга выстроятся в очередь за моим автографом! Жан-Батист Вонюье Третий будет есть у меня с руки… или, точнее, выкладывать золотые экю к моим копытам!

— Вот это настрой! — одобрил Калиостро. — А теперь нам нужно немного отдохнуть и привести себя в относительный порядок. Встреча с миллионером требует хотя бы видимости респектабельности. Постарайтесь не выглядеть так, будто вы только что ночевали в мусорном баке. Хотя… — он критически оглядел Мюнхгаузена, — в вашем случае это может добавить аутентичности образу «страдальца-изгнанника». Главное – не переборщить с ароматами. У нашего клиента и своих хватает.

Когда первые лучи утреннего солнца, бледные и немощные, попытались пробиться сквозь глумбургский смог, два авантюриста, полные надежд и коварных замыслов, покинули свою зловонную резиденцию. Их путь лежал в фешенебельный квартал, к особняку скунса-миллионера, где им предстояло разыграть спектакль, от которого зависела не только их свобода, но и, возможно, начало новой, головокружительной карьеры мошенников международного масштаба. Глумбург ещё не знал, какие испытания готовят ему баран Мюнхгаузен и гриф Калиостро, но предчувствие чего-то грандиозного и, скорее всего, противозаконного уже витало в воздухе вместе с привычным запахом сырости и отчаяния.


Глава 3: Благоухающий приём, или Искусство впаривания шерсти

Особняк Жана-Батиста Вонюье Третьего представлял собой нечто среднее между пряничным домиком переевшего сладкого кондитера и мавзолеем эксцентричного диктатора. Фасад, выкрашенный в ядовито-розовый цвет, был украшен лепниной в виде гигантских флаконов духов и стилизованных изображений скунсов в героических позах. Вокруг особняка простирался тщательно ухоженный сад, где вместо роз и лилий росли какие-то экзотические растения с резким, дурманящим ароматом, от которого у Мюнхгаузена заслезились глаза и запершило в горле.

— М-да, — прокряхтел Мюнхгаузен, прикрывая нос копытом. — Чувствуется размах… и специфический вкус хозяина. Боюсь, доктор, после визита сюда мой собственный, естественный бараний аромат покажется мне божественным нектаром.

Калиостро, казалось, не обращал на запахи никакого внимания. Его клюв был слегка приоткрыт, а глаза внимательно изучали каждую деталь обстановки.
— Сосредоточьтесь, Мюнхгаузен. Внешний антураж – это лишь ширма, за которой скрывается наша цель. Помните о пяти тысячах экю. И о Гризли Пахомыче с его кулинарными фантазиями.

Они подошли к массивной дубовой двери, украшенной бронзовым молоточком в виде скунсьего хвоста. Мюнхгаузен, собравшись с духом, трижды стукнул. После некоторой паузы дверь со скрипом отворил мрачный хорёк-дворецкий в ливрее, которая, казалось, была ему на три размера велика. Хорёк смерил посетителей презрительным взглядом, задержавшись на облезлых перьях Калиостро и свалявшейся шерсти Мюнхгаузена.

— Мсье Жан-Батист сегодня не принимает, — процедил он гнусавым голосом, собираясь захлопнуть дверь.

— Одну минуту, уважаемый! — Калиостро ловко просунул кончик крыла в щель. — У нас дело чрезвычайной важности. Дело, касающееся древних тайн и… сохранности уникального благоухания вашего высокочтимого хозяина. Передайте мсье Вонюье, что его желают видеть доктор Калиостро, исследователь забытых цивилизаций, и барон фон Мюнхгаузен, последний хранитель… — он сделал многозначительную паузу, — …ну, скажем так, очень ценной семейной реликвии.

Хорёк на мгновение замер, услышав упоминание о «благоухании» и «древних тайнах». Эти слова, очевидно, были кодовыми в данном доме.
— Подождите здесь, — буркнул он и скрылся в глубине особняка, оставив дверь приоткрытой.

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Первый этап был пройден. Теперь всё зависело от реакции самого скунса.
Через несколько минут хорёк вернулся, и на его морде отражалось некоторое подобие интереса.
— Мсье Вонюье готов вас принять. Но он просил предупредить, чтобы вы… э-э-э… не слишком приближались. У него сегодня особо чувствительное обоняние. И никаких резких движений. Следуйте за мной.

Их провели через анфиладу комнат, каждая из которых была ещё более причудливо и аляповато обставлена, чем предыдущая. В воздухе висела плотная, почти осязаемая смесь цветочных, мускусных и каких-то совершенно неописуемых ароматов, от которых у Мюнхгаузена начинала кружиться голова. Наконец, они оказались перед массивными, позолоченными дверями, из-за которых доносился тихий, мелодичный звон.

— Мсье Вонюье здесь, — прошептал хорёк и, постучав, распахнул двери.

Комната, в которую они вошли, напоминала одновременно алхимическую лабораторию, парфюмерный бутик и святилище какого-то неведомого божества ароматов. Вдоль стен тянулись полки, уставленные бесчисленными флаконами, колбами и ретортами всевозможных форм и размеров, наполненными разноцветными жидкостями. В центре комнаты, на высоком постаменте, напоминавшем трон, восседал сам Жан-Батист Вонюье Третий.

Это был скунс средних лет, довольно упитанный, с тщательно уложенной чёрно-белой шерстью и маленькими, хитрыми глазками. На его шее красовался огромный шёлковый бант лавандового цвета, а в лапке он держал изящный флакончик, из которого время от времени опрыскивал себя и окружающее пространство. Вокруг его трона на тонких серебряных цепочках были подвешены многочисленные ароматические шарики, издававшие тот самый мелодичный звон при малейшем движении воздуха.

— А-а-а, господа посетители! — произнёс Жан-Батист тонким, слегка манерным голосом, делая изящный жест лапкой. — Прошу, прошу. Располагайтесь… но не слишком близко, если не затруднит. Мои рецепторы сегодня особенно восприимчивы. Итак, доктор Калиостро и барон… э-э-э… Мюнхгаузен, если не ошибаюсь? Чем обязан столь… неожиданному визиту?

Мюнхгаузен, следуя инструкциям Калиостро, принял самую трагическую позу, на какую был способен. Он опустил голову, ссутулил плечи, а его глаза, казалось, вот-вот наполнятся слезами вселенской печали.
— О, высокочтимый мсье Вонюье! — начал он дрожащим голосом. — Вы видите перед собой не просто барана, но осколок великого прошлого, последнего представителя древнего рода хранителей… хранителей величайшей святыни, способной даровать своему владельцу немыслимое богатство, удачу и… — он сделал паузу, глядя прямо в глаза скунсу, — …и нерушимую защиту от любых зловонных посягательств!

Жан-Батист слегка наклонил голову, и ароматические шарики вокруг него мелодично звякнули. В его маленьких глазках мелькнул интерес.
— Защиту, говорите? Хм, это любопытно. Продолжайте, барон. Я весь внимание.

— История эта, мсье, уходит корнями в глубь веков, — Мюнхгаузен вдохновенно развёл копытами. — Мои предки, благородные бараны-аргонавты…
— Кхм-кхм, — деликатно кашлянул Калиостро, стоявший чуть позади. — Не совсем аргонавты, барон. Скорее, их доверенные лица. Хранители, так сказать, при особо ценном грузе.
— Да, да, именно! — поспешно поправился Мюнхгаузен. — Хранители бесценного фрагмента того самого Золотого Руна, о котором слагают легенды! Руна, которое не только сияло, как тысяча солнц, но и обладало магической силой отгонять тёмные силы и… нейтрализовать любые неприятные запахи в радиусе ста локтей!

При упоминании о нейтрализации запахов Жан-Батист заметно оживился. Он даже слегка подался вперёд на своём троне.
— Нейтрализовать запахи? Любые? Вы уверены, барон? Это… это весьма смелое заявление. Существуют ли какие-либо доказательства столь… феноменальных свойств?

Тут в разговор вступил Калиостро.
— Позвольте мне, как скромному исследователю древности, пролить свет на этот вопрос, мсье Вонюье, — проскрипел он, делая шаг вперёд и извлекая из-под крыла «древний манускрипт». — Вот, перед вами уникальный документ, чудом дошедший до наших дней. Он написан на древнебараньем диалекте и повествует о судьбе священного фрагмента. Здесь, — он ткнул когтем в одну из каракуль, — говорится о «Divina Odoris Protectio», или «Божественной Защите Аромата». А вот тут, — он указал на другую закорючку, — упоминается, что руно «…malos spiritus foetidosque odores in nihilum redigit…» («…злых духов и зловонные запахи в ничто обращает…»).

Калиостро говорил с такой уверенностью и учёностью, что даже Мюнхгаузен на мгновение поверил в подлинность манускрипта. Жан-Батист же слушал, затаив дыхание, его ноздри слегка подрагивали, словно пытаясь уловить флюиды древней магии.

— И где же… где же этот чудодейственный фрагмент сейчас? — прошептал он, не сводя глаз с манускрипта.

Мюнхгаузен сделал шаг вперёд, его лицо выражало всю скорбь мира.
— Увы, мсье! Долгие годы мой род бережно хранил эту святыню, передавая её из поколения в поколение. Но злые силы, завистники и просто варвары не раз покушались на неё. Мой прапрадед потерял в схватке с разбойниками-волками левый рог, защищая руно! Мой дед был вынужден бежать из родных пастбищ, спасая его от коварных лисиц-коллекционеров! И вот, я, последний из рода, чудом уцелевший после кораблекрушения (длинная и трагическая история, мсье, не для ваших ушей!), прибыл в ваш гостеприимный город… почти без средств к существованию, но с бесценным сокровищем, которое я не в силах больше оберегать в одиночку.

С этими словами Мюнхгаузен дрожащими копытами извлёк из-за пазухи коробочку из мха и картона и бережно открыл её. Внутри, на подложке из грязноватой ваты (которую Калиостро предусмотрительно «состарил» чаем), лежал их «артефакт» – клочок бараньей шерсти, тускло поблёскивавший латунной пылью.

Жан-Батист ахнул. Он медленно поднялся со своего трона и, соблюдая осторожность, приблизился к Мюнхгаузену. Он долго и внимательно разглядывал «фрагмент руна», время от времени принюхиваясь. Мюнхгаузен затаил дыхание. Если скунс учует запах голубиного помёта или, того хуже, его собственной, не слишком свежей шерсти, всё пропало.

— Оно… оно действительно выглядит древним, — наконец произнёс Жан-Батист задумчиво. — И этот… едва уловимый аромат… что-то такое… землистое, с нотками… тлена веков?

«Тлен веков – это хорошо, — мысленно отметил Калиостро. — Главное, чтобы не тлен вчерашней помойки».

— Именно, мсье! — воскликнул Мюнхгаузен. — Это аромат тысячелетий! Аромат гробниц и забытых святилищ! Только истинный ценитель, такой как вы, способен уловить эти тончайшие нюансы!

— И вы… вы готовы расстаться с этой… семейной реликвией? — Жан-Батист с нескрываемой жадностью смотрел на «руно».

— Увы, мсье, — Мюнхгаузен картинно вытер несуществующую слезу. — Нужда заставляет. Мне нужны средства, чтобы… чтобы начать новую жизнь. И я хотел бы, чтобы эта святыня попала в достойные руки. В руки того, кто сможет оценить её истинную ценность и обеспечить ей должный уход. А кто, как не вы, мсье Вонюье, величайший знаток и хранитель ароматов, способен на это?

Жан-Батист несколько раз обошёл вокруг Мюнхгаузена и Калиостро, задумчиво потирая подбородок. Ароматические шарики вокруг него звенели, создавая напряжённую атмосферу.
— И какова же… цена этого сокровища, барон? — спросил он наконец, и в его голосе слышались нотки нетерпения.

Мюнхгаузен переглянулся с Калиостро. Настал решающий момент.
— Учитывая его уникальность, историческую ценность и магические свойства… и принимая во внимание мои отчаянные обстоятельства… я был бы готов уступить его за… — он набрал в грудь побольше воздуха, — …за десять тысяч золотых экю!

Калиостро едва заметно дёрнул крылом. «Переборщил, идиот!» — пронеслось у него в голове.

Жан-Батист нахмурился.
— Десять тысяч? Это… это значительная сумма, барон. Даже для такого артефакта. Я, конечно, ценю древности, но…

— Но подумайте, мсье! — быстро вмешался Калиостро. — Это не просто древность! Это инвестиция! Инвестиция в ваше спокойствие, в чистоту вашего… персонального пространства! Представьте себе: больше никаких посторонних запахов, никаких вредоносных миазмов! Только чистое, божественное благоухание, исходящее от вас и усиленное магией Золотого Руна! К тому же, — добавил он доверительным шёпотом, — ходят слухи, что подобные артефакты обладают способностью многократно приумножать состояние своего владельца.

Мюнхгаузен тут же подхватил:
— Да! Да! Мой прадед, после того как обрёл руно, нашёл на своём поле три горшка с золотом! А мой дядя выиграл в лотерею сто тысяч овец! Это не просто руно, мсье, это магнит для денег!

Жан-Батист колебался. Жадность боролась в нём с природной скупостью. Он снова посмотрел на «руно», потом на страдальческое лицо Мюнхгаузена, потом на учёную физиономию Калиостро.

— Пять тысяч, — наконец сказал он. — Пять тысяч золотых экю. И ни монетой больше. Это моё последнее слово. Учитывая, так сказать, некоторую… специфичность происхождения товара и отсутствие независимой экспертизы.

Мюнхгаузен хотел было начать торговаться, но Калиостро незаметно наступил ему на ногу.
— Ваша щедрость не знает границ, мсье Вонюье! — проскрипел гриф, изображая глубочайшее почтение. — Барон, я думаю, мы можем принять это великодушное предложение. Ведь главное – чтобы святыня попала в надёжные руки.

Мюнхгаузен, хромая и морщась от боли, с трудом выдавил:
— Д-да… конечно… Ваша оценка, мсье… она… она справедлива. Руно ваше.

Жан-Батист просиял. Он хлопнул в ладоши, и тут же появился хорёк-дворецкий с объёмным мешочком, который приятно звенел.
— Отлично! Отлично! Хорёк, отсчитай господам пять тысяч. И проводите их. А мне… мне нужно немедленно найти достойное место для моего нового сокровища! Возможно, рядом с моей коллекцией окаменевших ночных горшков эпохи короля Суслика Длиннохвостого!

Пока хорёк отсчитывал золотые монеты, от которых у Мюнхгаузена разбегались глаза, Жан-Батист уже возился с «руном», пристраивая его на бархатную подушечку и что-то восторженно бормоча себе под нос.

Получив увесистый мешок с деньгами, Мюнхгаузен и Калиостро, стараясь не выдать своей радости, раскланялись и поспешили на выход. Хорёк-дворецкий проводил их до дверей с таким же кислым выражением лица, как и при встрече.

Оказавшись на улице, подальше от одуряющих ароматов особняка Вонюье, компаньоны не смогли сдержать торжествующего вопля.
— Мы сделали это! Мы сделали это! — Мюнхгаузен подпрыгивал на месте, забыв о боли в отдавленной ноге. — Пять тысяч! Целых пять тысяч золотых! Доктор, вы гений! Чистейший, незамутнённый гений криминального мира!

Калиостро позволил себе редкую для него усмешку.
— Не будем преувеличивать, мой друг. Просто удачное стечение обстоятельств, помноженное на человеческую (или, в данном случае, скунсью) глупость и нашу с вами… предприимчивость. Главное – мы достигли цели. Теперь можно и расплатиться с долгами, и немного пожить по-человечески… то есть, по-бараньи и по-грифиному, но с комфортом.

— Сначала – к Гризли Пахомычу! — решительно заявил Мюнхгаузен, потрясая мешком с золотом. — Я хочу видеть его лицо, когда я швырну ему эти деньги! А потом… потом мы устроим такой пир, что Глумбург содрогнётся!

— Пир – это хорошо, — согласился Калиостро. — Но не стоит забывать и о будущем. Деньги имеют свойство быстро заканчиваться, особенно если их тратить с энтузиазмом барана, дорвавшегося до клеверного поля. Нам нужен новый план. Ещё более грандиозный. Ещё более… прибыльный.

— Но об этом мы подумаем завтра, доктор! — Мюнхгаузен был на седьмом небе от счастья. — А сегодня… сегодня мы празднуем нашу первую великую победу! За Золотое Руно! Точнее, за его весьма убедительную имитацию!

И два афериста, один – сияющий от восторга, другой – сохраняющий циничное спокойствие, но с хищным блеском в глазах, направились в сторону трактира «Трижды Перевёрнутая Подкова», чтобы расплатиться с долгами и начать новую главу своей удивительной и полной опасностей жизни. Глумбург же, сам того не ведая, приобрёл двух новых «героев», чьи имена ещё не раз прогремят на его кривых улочках – правда, скорее всего, в полицейских сводках.


Глава 4: Триумф, трактир и тревожные тени

Возвращение Мюнхгаузена и Калиостро в «Трижды Перевёрнутую Подкову» было триумфальным. По крайней мере, в их собственных глазах. Мюнхгаузен, размахивая мешком с золотом так, что монеты издавали оглушительный звон, ворвался в трактир, как ураган.

— Гризли Пахомыч! Медвежья твоя душа! Где ты, ресторатор преисподней?! Принимай долг! И проценты! И компенсацию за моральный ущерб твоей тонкой трактирщицкой натуре!

Медведь-трактирщик, который как раз пытался вытряхнуть душу из какого-то мелкого должника-суслика, опешил от такой наглости. Но увидев мешок в копытах Мюнхгаузена и услышав звон золота, его суровое лицо несколько смягчилось. А когда Мюнхгаузен с размаху высыпал на стойку гору сверкающих монет, значительно превышавшую сумму долга, Гризли Пахомыч и вовсе расплылся в подобии улыбки, обнажив клыки размером с небольшие кинжалы.

— Ну, ты даёшь, шерстяной! — пробасил он, сгребая монеты своей огромной лапой. — Не ожидал, не ожидал. Откуда такие богатства? Нашёл-таки своего инвестора для светлячковой фермы?

— Лучше, Пахомыч, гораздо лучше! — Мюнхгаузен гордо выпятил грудь. — Мы с доктором Калиостро провернули дельце, которое войдёт в анналы… ну, как минимум, в анналы твоего заведения! А теперь – пир на весь мир! Самого лучшего вина, самой жирной баранины… Ой, нет, баранину не надо, — он поёжился, вспомнив недавние угрозы. — Самого сочного кабана! И чтобы музыка играла, и чтобы девицы-лисицы плясали! Гуляем!

Трактир, обычно погружённый в уныние и пьяный угар, оживился. Звон золота действовал на его обитателей магически. Шакал-официант, ещё вчера презрительно крививший морду, теперь лебезил перед Мюнхгаузеном, как перед коронованной особой. Завсегдатаи, учуяв запах дармовой выпивки и закуски, сгрудились вокруг стола, за который уселись Мюнхгаузен и Калиостро, и наперебой славили их щедрость и удачливость.

Калиостро, в отличие от своего компаньона, сохранял невозмутимость. Он молча потягивал из кубка лучшее вино, которое смог предложить трактир (оно всё равно отдавало кислятиной и бочковой затхлостью, но на фоне обычной бормотухи казалось нектаром), и внимательно наблюдал за происходящим. Его острый взгляд подмечал каждую деталь: жадные глаза собутыльников, фальшивые улыбки трактирщика, тени, сгущавшиеся в углах заведения.

— Не слишком ли вы разбрасываетесь деньгами, мой шерстяной друг? — тихо прокаркал он Мюнхгаузену, когда тот в очередной раз швырнул горсть монет музыкантам-енотам, фальшиво терзавшим свои банджо. — Помните, наш капитал не бесконечен. А аппетиты этой публики растут пропорционально количеству выпитого.

— А-а, доктор, не будьте таким… таким грифозанудой! — отмахнулся Мюнхгаузен, уже изрядно захмелевший. Его шерсть снова распушилась, а глаза блестели безудержным весельем. — Сегодня мы короли жизни! А короли не считают медяки! Мы заработаем ещё! С вашим умом и моей… моей неотразимостью мы весь Глумбург на уши поставим! За нас! За самых гениальных афе… э-э-э… предпринимателей этого города!

Он поднял свой кубок, и толпа вокруг одобрительно загудела. Праздник был в самом разгаре. Мюнхгаузен рассказывал свои невероятные истории, приукрашивая их с каждым новым бокалом, и слушатели, подогретые дармовой выпивкой, верили каждому его слову. Он поведал им о своих путешествиях на Луну верхом на пушечном ядре (слегка адаптировав классический сюжет под местные реалии – ядро было запущено из гигантской рогатки, построенной сумасшедшим бобром-изобретателем), о том, как он в одиночку вытащил себя за шерсть из болота вместе с конём (которого, правда, у него никогда не было), и о том, как он одним чихом потушил лесной пожар, спасая от огня целое стадо редких розовых слонопотамов.

Калиостро слушал эти байки с кислой миной, но не вмешивался. Пусть баран потешится. В конце концов, он заслужил свою минуту славы. К тому же, весёлый и щедрый Мюнхгаузен был сейчас гораздо менее заметен для потенциальных недоброжелателей, чем таинственный и мрачный гриф.

Однако, когда веселье достигло своего апогея, и Мюнхгаузен уже собирался продемонстрировать, как он танцует джигу на голове, Калиостро заметил нечто, заставившее его насторожиться. В дальнем, самом тёмном углу трактира, за столиком, который раньше пустовал, сидели две фигуры. Они не участвовали в общем гаме, не тянулись за дармовой выпивкой, а лишь молча наблюдали за происходящим. Одна фигура была приземистой и крепко сбитой, напоминавшей барсука, другая – тонкой и изящной, с хитрыми, узкими глазами, как у лисицы. Они что-то тихо обсуждали, время от времени бросая быстрые взгляды на Мюнхгаузена и мешок с деньгами, который тот неосторожно повесил на спинку стула.

— Мюнхгаузен, — Калиостро незаметно ткнул барана крылом под рёбра. — Кажется, у нашего праздника появились незваные зрители. Вон там, в углу.

Мюнхгаузен, с трудом сфокусировав взгляд, посмотрел в указанном направлении.
— А-а, эти… Да мало ли кто тут шляется, доктор! Может, просто скромные почитатели моего таланта! Хотят автограф взять!

— Боюсь, их интересует не ваш автограф, а содержимое вашего мешка, — сухо заметил Калиостро. — И вид у них такой, будто они предпочитают брать «автографы» кастетом или финкой. Я бы посоветовал нам проявить благоразумие и свернуть банкет. Пока мы ещё в состоянии унести отсюда ноги… и деньги.

Мюнхгаузен на мгновение протрезвел. Он внимательнее присмотрелся к подозрительной парочке. Действительно, их взгляды были отнюдь не дружелюбными. И что-то в их позах говорило о готовности к быстрым и решительным действиям.
— Вы думаете… они из этих… ну, которые «гоп-стоп, мы подошли из-за угла»? — прошептал он, и его веселье мигом улетучилось.

— Я думаю, что в этом городе каждый второй готов исполнить эту арию, если увидит достаточно золота в руках достаточно пьяного барана, — прошипел Калиостро. — Пора делать ноги, мой шерстяной гений. И желательно – незаметно.

Но было уже поздно. Барсук и Лисица, заметив, что их обнаружили, поднялись из-за стола и медленно, но неотвратимо направились к Мюнхгаузену и Калиостро. Остальные посетители трактира, почувствовав неладное, разом притихли и расступились, освобождая им дорогу. Музыканты-еноты испуганно забились под лавку.

— Какой приятный вечер, господа, — промурлыкала Лисица, подойдя к их столу. Её голос был сладким, как мёд, но в глазах плясали холодные огоньки. — И какая удача! Мы как раз искали щедрых меценатов для нашего… э-э-э… благотворительного фонда помощи оголодавшим хищникам.

Барсук, стоявший за её спиной, молча хрустнул костяшками пальцев. Звук этот прозвучал в наступившей тишине особенно зловеще.

Мюнхгаузен нервно сглотнул.
— Э-э-э… боюсь, господа… или мадам… мы уже сделали все возможные пожертвования на сегодня. Бюджет исчерпан. Кризис, знаете ли.

— Не скромничайте, барон, — Лисица указала острым носиком на мешок с деньгами. — Мы видели, какой вы… расточительный. Уверена, для такого благого дела у вас найдётся ещё немного. Ну, или всё, что осталось. Мы не гордые, возьмём и так.

— А если мы откажемся? — вмешался Калиостро, его голос был спокоен, но в нём слышались стальные нотки. Он не боялся драки – грифы были не самыми приятными противниками в ближнем бою, особенно если целились в глаза. Но он предпочитал решать проблемы умом, а не когтями.

— О, мы не любим отказов, — Лисица облизнулась. — Мой друг Барсук очень расстраивается, когда ему отказывают. А когда он расстраивается, он становится… не очень аккуратным. Правда, Барси?

Барсук в ответ издал низкое рычание, от которого у Мюнхгаузена шерсть встала дыбом.

Ситуация становилась критической. Бежать было некуда – выход перекрыт. Драться с двумя матёрыми разбойниками – самоубийство, особенно для подвыпившего барана и не слишком сильного физически грифа. Нужен был немедленный, нестандартный ход.

И тут Мюнхгаузену в голову пришла одна из его безумных идей. Он резко вскочил на стол, едва не опрокинув остатки выпивки и закуски.
— Стойте! — закричал он так громко, что даже Барсук вздрогнул. — Вы не можете нас трогать! Мы… мы под защитой самого Чёрного Когтя!

При упоминании Чёрного Когтя в трактире воцарилась мёртвая тишина. Даже Лисица на мгновение перестала улыбаться, а в её глазах мелькнул испуг. Чёрный Коготь был легендарной фигурой в преступном мире Глумбурга – таинственный и всемогущий криминальный авторитет, чьё имя произносили шёпотом и с содроганием. Никто не знал, как он выглядит, но все знали, что переходить ему дорогу – верная смерть.

— Чёрного Когтя? — недоверчиво переспросила Лисица. — Вы хотите сказать, что вы… работаете на него?

— Не просто работаем! — Мюнхгаузен вошёл в раж. Он чувствовал, что напал на золотую жилу. — Мы его… э-э-э… личные финансовые консультанты! Да! Мы управляем его тайными инвестициями! Этот мешок, — он театрально указал на золото, — это лишь малая часть его средств, которую он доверил нам для… для одной очень деликатной операции! И если с нами или с этими деньгами что-то случится… Чёрный Коготь узнает. И тогда… тогда всему Глумбургу мало не покажется! Его месть будет страшна! Он сдерёт шкуру с каждого, кто причастен! Он… он…

Мюнхгаузен запнулся, подыскивая достаточно ужасающее сравнение.
— Он заставит вас слушать мои истории трезвыми! — наконец выпалил он.

Это была не самая сильная угроза, но в сочетании с именем Чёрного Когтя она произвела эффект. Лисица и Барсук переглянулись. Они явно не ожидали такого поворота. Связываться с Чёрным Когтем не хотел никто.

— Откуда нам знать, что ты не врёшь, баран? — всё ещё с сомнением спросила Лисица, но в её голосе уже не было прежней уверенности.

— А вы рискните проверить! — Мюнхгаузен вызывающе посмотрел на неё. — Но учтите, Чёрный Коготь не прощает ошибок. И у него очень длинные… когти. И очень хорошая память. Он помнит всех своих должников… и всех, кто обидел его друзей.

Калиостро, стоявший рядом, едва сдерживал смех, смешанный с восхищением. Этот баран был неисправим! Но его наглость, помноженная на удачно выбранный момент, действительно работала. Имя Чёрного Когтя было в Глумбурге чем-то вроде универсального пугала.

Лисица ещё раз посмотрела на Мюнхгаузена, потом на Калиостро, который сохранял вид загадочной и всезнающей птицы, потом снова на мешок с деньгами. Жадность боролась в ней со страхом.
— Ладно, — наконец сказала она, и в её голосе слышалось разочарование. — Допустим, мы вам верим. На этот раз. Но если выяснится, что вы нас обманули… Глумбург – город маленький. Мы вас найдём.

С этими словами она кивнула Барсуку, и они, не оглядываясь, вышли из трактира. Атмосфера мгновенно разрядилась. Завсегдатаи снова загомонили, обсуждая случившееся. Шакал-официант вытер пот со лба. Музыканты-еноты осторожно вылезли из-под лавки.

Мюнхгаузен с шумом спрыгнул со стола. Ноги его слегка подкашивались – не то от выпитого, не то от пережитого напряжения.
— Ну что, доктор? — он победно посмотрел на Калиостро. — Каков я, а? Одним махом двух… э-э-э… хищников побивахом!

— Вы были великолепны, Мюнхгаузен, — признал Калиостро, хотя в его голосе слышалась ирония. — Ваша способность генерировать ложь такого масштаба и с такой скоростью поистине достойна восхищения. Однако, боюсь, вы только что подписали нам смертный приговор. Или, как минимум, ввязали нас в очень опасную игру.

— Что вы имеете в виду, доктор? — Мюнхгаузен не понял. — Мы же их отпугнули!

— Мы отпугнули их сегодня, — терпеливо объяснил Калиостро. — Но мы использовали имя, которое нельзя произносить всуе. Если слухи о том, что мы «финансовые консультанты» Чёрного Когтя, дойдут до самого Чёрного Когтя… боюсь, он не оценит нашей находчивости. У таких личностей специфическое чувство юмора. И они очень не любят, когда их именем пользуются самозванцы.

До Мюнхгаузена начал доходить смысл слов грифа. Его лицо вытянулось.
— Ой… А я об этом как-то не подумал… Вы думаете, он… он может нас найти?

— Я думаю, что в этом городе Чёрный Коготь может найти кого угодно и где угодно, — мрачно ответил Калиостро. — Особенно если кто-то слишком громко кричит о своей связи с ним. Так что наш сегодняшний триумф, мой дорогой баран, может обернуться завтрашней катастрофой. Нам нужно срочно исчезнуть. И как можно тише.

Праздничное настроение Мюнхгаузена окончательно испарилось. Он схватил мешок с деньгами.
— Вы правы, доктор! Как всегда правы! Куда же нам теперь? Бежать из Глумбурга?

— Это было бы самым разумным решением, — кивнул Калиостро. — Но сначала нам нужно где-то перекантоваться и замести следы. И, возможно, придумать, как обратить эту… неловкую ситуацию с Чёрным Когтем себе на пользу. Хотя это уже из области высшего пилотажа мошенничества.

Они быстро расплатились с Гризли Пахомычем за пир (тот, правда, успел накрутить цену втрое, пользуясь суматохой, но Мюнхгаузену было уже не до споров) и, стараясь не привлекать к себе внимания, выскользнули из трактира через заднюю дверь.

Ночь снова окутала их своим сырым и тревожным покрывалом. Но теперь к обычным опасностям Глумбурга добавилась ещё одна, гораздо более серьёзная – тень Чёрного Когтя, которую они сами неосторожно навлекли на себя. Приключения продолжались, но становились всё более рискованными. И вопрос о том, кто кого перехитрит в этой запутанной игре – два авантюриста судьбу, или судьба их – оставался открытым.


Глава 5: Логово философов, или Поиски временного неубежища

— Куда же нам теперь податься, доктор? — Мюнхгаузен испуганно озирался по сторонам, пока они торопливо семенили по тёмным, вонючим переулкам Глумбурга, стараясь держаться подальше от освещённых улиц. Мешок с золотом, ещё недавно казавшийся символом триумфа, теперь ощущался как тяжёлая гиря, тянущая их на дно. — Кажется, весь город кишит шпионами Чёрного Когтя! Мне мерещится его силуэт в каждой тени!

Калиостро, сохраняя внешнее спокойствие, которое, впрочем, не обманывало его чуть участившегося дыхания, размышлял.
— Нам нужно место, где нас не станут искать. Место, настолько абсурдное и нелогичное для укрытия двух мошенников с деньгами, что оно даже не придёт в голову преследователям. И, желательно, место, где можно получить какую-никакую информацию о реальном положении дел в городе, включая слухи о нашем мифическом патроне.

— Может, монастырь каких-нибудь отшельников-сурикатов? — с надеждой предположил Мюнхгаузен. — Они обычно тихие и в мирские дела не лезут.

— Слишком предсказуемо, — отмёл идею Калиостро. — И, боюсь, их обет нестяжательства плохо сочетается с нашим мешком золота. Нет, нам нужно нечто… более экстравагантное. Место, где собираются те, кто стоит вне закона, но не того уголовного, а скорее, закона здравого смысла.

Он на мгновение остановился, прислушиваясь к ночным звукам города. Затем его клюв указал в сторону одного из самых захудалых районов Глумбурга, известного как «Крысиные Лабиринты».
— Я знаю одно такое место. «Клуб Полуночных Философов». Заведение, где собираются самые отпетые вольнодумцы, непризнанные гении, безумные изобретатели и прочие маргиналы, которых общество считает либо слишком умными, либо слишком сумасшедшими, чтобы с ними связываться. Если где и можно затеряться и узнать последние сплетни из самого сердца андеграунда, так это там.

— Клуб философов? — Мюнхгаузен скривился. — Звучит ужасно скучно, доктор. Боюсь, от их заумных речей у меня шерсть обратно в овчины свернётся. Я предпочитаю философию более… прикладную. Например, философию полного желудка и туго набитого кошелька.

— Не беспокойтесь, мой друг, — усмехнулся Калиостро. — Философия, которую исповедуют в этом клубе, весьма специфична. Она ближе к вашим идеалам, чем вы думаете. Их главный постулат: «Если мир абсурден, то самое разумное – быть ещё абсурднее». К тому же, владелец этого заведения, старый филин по имени Сократес, должен мне одну услугу. Ещё с тех времён, когда я помог ему доказать, что курица была раньше яйца, предоставив фальсифицированные эмбрионы динозавров.

Мюнхгаузену ничего не оставалось, как довериться чутью грифа. Они углубились в «Крысиные Лабиринты» – сплетение узких, кривых улочек, где дома стояли так близко друг к другу, что их крыши почти соприкасались, образуя подобие мрачного свода. Воздух здесь был особенно тяжёлым, пропитанным запахами гнили, плесени и чего-то неопределённо-химического.

Наконец, Калиостро остановился перед обшарпанной дверью без вывески, из-под которой пробивался тусклый свет и доносился гул голосов, прерываемый странными звуками – то ли скрипом какого-то механизма, то ли воплями пытаемого философа.
— Пришли, — коротко бросил гриф и трижды постучал по двери особым, замысловатым ритмом.

Дверь приоткрылась, и в щели показался чей-то огромный, немигающий глаз.
— Пароль? — прозвучал низкий, утробный голос.

— «Что есть истина, если не хорошо рассказанная ложь?» — не моргнув глазом, ответил Калиостро.
Глаз в щели моргнул.
— А отзыв?

— «То, за что хорошо платят», — закончил гриф.

Дверь распахнулась, и на пороге показался её страж – огромный, мускулистый крот в кожаном фартуке, вооружённый ржавой кочергой. Он смерил посетителей подозрительным взглядом, но, узнав Калиостро, слегка кивнул.
— А, это ты, Пернатый Мозгоклюй. Давненько не залетал. А это что за шерстяное недоразумение с тобой? Новый ученик по части софистики?

— Это мой компаньон, барон фон Мюнхгаузен, — представил Калиостро. — Личность не менее выдающаяся, чем… ну, скажем, чем самый выдающийся из ваших завсегдатаев. Мы ищем временного пристанища и… интеллектуального общения. Сократес на месте?

Крот хмыкнул.
— Сократес всегда на месте. Куда ж ему деваться из этого дурдома. Проходите, только не шумите слишком громко. У нас тут один изобретатель пытается создать вечный двигатель из кошачьего мурлыканья и лунного света. Очень нервничает, когда его отвлекают.

Они вошли внутрь. «Клуб Полуночных Философов» представлял собой обширное подвальное помещение, освещённое тусклыми, коптящими свечами и несколькими самодельными лампами, издававшими странное, пульсирующее свечение. Воздух был густо накуренным, пахло дешёвым табаком, какой-то химией и немытыми телами. Вдоль стен стояли разномастные столы и стулья, сколоченные из чего попало. За ними сидели самые невероятные персонажи: облезлый кот в пенсне, вдохновенно декламирующий стихи о тщете всего сущего; пара крыс, азартно спорящих о природе чёрных дыр, используя в качестве аргументов огрызки сыра; бобёр в очках с толстенными линзами, склонившийся над чертежами какого-то немыслимого аппарата. В углу действительно сидел тот самый изобретатель, окружённый проводами и колбами, и пытался уговорить ленивого, толстого кота мурлыкать в специальный рупор.

Гул голосов, споров и странных звуков создавал непередаваемую атмосферу творческого хаоса. Мюнхгаузен растерянно озирался, чувствуя себя попавшим в ожившую картину Босха.
— М-да, доктор, — прошептал он. — Вы не преувеличили насчёт… специфичности этого места. Боюсь, после ночи здесь моя собственная философия может претерпеть необратимые изменения.

— Не бойтесь, Мюнхгаузен, — усмехнулся Калиостро. — Безумие заразительно только для тех, у кого есть предрасположенность. А мы с вами – практики, а не теоретики. Нам нужно найти Сократеса.

Они протиснулись через толпу эксцентричных личностей к дальнему концу зала, где за массивным столом, заваленным книгами, свитками и какими-то непонятными приборами, восседал огромный старый филин. Его жёлтые глаза мудро и немного устало взирали на окружающий бедлам. Это и был Сократес, владелец и идейный вдохновитель клуба.

— Калиостро! Какими ветрами, старый стервятник? — Филин узнал грифа и слегка оживился. Голос у него был глубокий и рокочущий, как орган. — Неужели решил вернуться на стезю чистого разума и оставить свои сомнительные авантюры?

— Чистый разум – это роскошь, которую я не могу себе позволить, Сократес, — ответил Калиостро, подходя к столу. — Но иногда даже самым отпетым практикам требуется совет мудреца. Или, по крайней мере, его гостеприимство. Это мой друг и коллега, барон фон Мюнхгаузен.

Сократес внимательно оглядел Мюнхгаузена с головы до копыт.
— Барон, говоришь? А по виду – обычный баран, хоть и несколько… потрёпанный жизнью. Чем знамениты, барон? Какую новую философскую систему несёте в массы? Или, может, изобрели способ превращать сено в золото? Это было бы весьма актуально для многих здесь присутствующих.

Мюнхгаузен, слегка смущённый таким приёмом, но быстро пришедший в себя, приосанился.
— Моя философия проста, уважаемый Сократес! Жизнь – это приключение, а правда – это то, во что тебе удалось заставить поверить других! Что же до золота… — он многозначительно похлопал по мешку, который всё ещё держал при себе, — то иногда оно само находит тех, кто не боится рисковать!

Сократес хмыкнул, и его перья на голове слегка взъерошились.
— Смелое заявление, барон. Очень в духе нашего заведения. Ну что ж, Калиостро, излагай, с чем пожаловали. Только коротко, у меня сегодня диспут на тему «Влияние цвета носков суслика на траекторию падения бутерброда маслом вниз». Очень серьёзная проблема, требующая немедленного решения.

Калиостро в нескольких словах обрисовал их ситуацию: удачная афёра, погоня, неосторожное упоминание Чёрного Когтя и острая необходимость в надёжном убежище на пару дней. Он не стал вдаваться в подробности о «Золотом Руне», зная, что Сократес ценит краткость и не любит лишних деталей, не имеющих отношения к делу.

Филин слушал внимательно, постукивая когтем по столу. Когда Калиостро закончил, он надолго задумался, глядя в потолок, словно ища ответ в паутине, свисавшей оттуда.
— Чёрный Коготь… — наконец пророкотал он. — Да, имя громкое. И опасное. Вы, как всегда, Калиостро, умеете находить неприятности на свою облезлую шею. И втягивать в них других, — он покосился на Мюнхгаузена, который съёжился под его взглядом.

— Мы готовы щедро оплатить ваше гостеприимство и… молчание, — поспешил добавить Мюнхгаузен, приоткрывая мешок и демонстрируя блеск золота.

Глаза Сократеса на мгновение сверкнули, но он тут же снова принял вид отстранённого мудреца.
— Деньги – это, конечно, аргумент, — протянул он. — Особенно в нашем клубе, где гениальность часто обратно пропорциональна финансовому благополучию. Но дело не только в деньгах. Чёрный Коготь… он как тень. Его не видно, но он везде. И он не любит, когда кто-то путается у него под ногами. Или, тем более, прикрывается его именем.

— Мы это уже поняли, Сократес, — вздохнул Калиостро. — Поэтому и пришли к вам. Вы знаете этот город и его… подводные течения лучше, чем кто-либо другой. Есть ли у нас шанс затеряться? Хотя бы на время?

Сократес снова задумался. Потом он кивнул на неприметную дверь в углу зала, скрытую за пыльной портьерой.
— Там есть комната. Раньше в ней жил один алхимик, пытавшийся синтезировать философский камень из слёз крокодила и смеха гиены. Потом он сошёл с ума и решил, что сам стал философским камнем. Пришлось его… э-э-э… изолировать от общества. Комната свободна. Не пятизвёздочный отель, конечно, но крысы там не крупнее кошек, а пауки не ядовитее гадюк. Можете пожить там пару дней. За умеренную плату, разумеется. И при условии, что вы не будете привлекать к себе лишнего внимания. Особенно со стороны… пернатых информаторов Чёрного Когтя. Их тут в последнее время что-то много развелось.

— Мы будем тише воды, ниже травы, — заверил Мюнхгаузен. — И готовы заплатить… ну, скажем, сто золотых за ночь? И за информацию, если таковая у вас появится.

Сократес удовлетворённо кивнул.
— Сто золотых – это разумно. Информация… информация в нашем клубе – товар ходовой, но специфический. Иногда правдивая, иногда – плод больного воображения. Но я поспрашиваю своих… корреспондентов. Может, что и узнаю о реакции Чёрного Когтя на ваши… э-э-э… финансовые консультации. А теперь идите. И постарайтесь не вступать в философские диспуты с местными обитателями. Это может быть опасно для вашего душевного здоровья. И для вашего кошелька. Некоторые из них очень убедительны в своих заблуждениях.

Калиостро и Мюнхгаузен поблагодарили филина и, получив от него ключ, направились к указанной двери. Комната за портьерой действительно оказалась не слишком уютной – маленькая, сырая, с одним узким окном под самым потолком, выходящим в глухой двор. Из мебели – только две грубо сколоченные лежанки и шаткий стол. Но по сравнению с подворотней, где они провели предыдущую ночь, это были почти царские апартаменты.

— Ну что ж, барон, — сказал Калиостро, когда они остались одни. — По крайней мере, у нас есть крыша над головой. И шанс немного перевести дух. Теперь наша главная задача – не высовываться и ждать. И молиться всем богам удачи, чтобы Чёрный Коготь был слишком занят своими тёмными делами, чтобы обращать внимание на двух мелких аферистов, неосторожно использовавших его имя.

Мюнхгаузен устало опустился на одну из лежанок, которая тут же угрожающе заскрипела.
— Молиться – это хорошо, доктор. Но, может, у вас есть какой-нибудь… более практичный план? Например, как нам выбраться из этой передряги, если молитвы не помогут?

Калиостро задумчиво посмотрел в мутное окно, за которым сгущалась глумбургская ночь.
— Планы, мой друг, планы… Они как грибы. Растут в темноте и сырости. И никогда не знаешь, какой из них окажется съедобным, а какой – ядовитым. Но одно я знаю точно: если Чёрный Коготь действительно заинтересуется нами, нам придётся либо бежать из Глумбурга так быстро, как только позволят наши ноги и крылья, либо… либо придумать что-то настолько дерзкое и неожиданное, что даже он будет сбит с толку. А это, поверьте, задача не из лёгких.

И два компаньона, утомлённые событиями прошедшего дня и встревоженные неопределённостью будущего, погрузились в беспокойный сон под аккомпанемент приглушённого гула философских споров, доносившегося из зала «Клуба Полуночных Философов». Впереди их ждали новые испытания, и только время могло показать, смогут ли они перехитрить судьбу и своих многочисленных врагов.


Глава 6: Шёпот стен и крысиные откровения

Дни в «Клубе Полуночных Философов» тянулись медленно и однообразно, как лекция старого, выжившего из ума профессора о преимуществах квадратных колёс. Мюнхгаузен большую часть времени проводил в их сырой каморке, пересчитывая оставшееся золото и пытаясь придумать очередной гениальный, но безопасный способ его приумножения. Все его идеи, однако, разбивались о суровую реальность их положения: они были в бегах, пусть и неофициальных, и любой неосторожный шаг мог привести их прямиком в когтистые лапы Чёрного Когтя или, что ненамного лучше, в цепкие объятия Лисицы и Барсука.

Калиостро же, напротив, не сидел сложа крылья. Он проводил время в общем зале клуба, слушая разговоры, вступая в осторожные беседы с самыми разными личностями и собирая по крупицам информацию. Его острый ум и умение задавать правильные вопросы позволяли ему получать сведения, которые были недоступны другим. Он узнал, что Чёрный Коготь действительно существует и является весьма влиятельной фигурой в теневом мире Глумбурга, контролируя контрабанду, игорные притоны и рэкет. Но никто не знал его в лицо, и приказы он отдавал через многочисленных посредников, что делало его практически неуязвимым.

— Новости неутешительные, мой шерстяной друг, — сообщил Калиостро однажды вечером, вернувшись в их убежище. Он выглядел более потрёпанным, чем обычно – очевидно, философские диспуты с местными гениями отнимали немало сил. — Слухи о двух наглецах, прикрывающихся именем Чёрного Когтя и разбрасывающихся золотом, уже достигли ушей… нужных ушей. И эти уши, как говорят, очень рассержены.

Мюнхгаузен побледнел.
— То есть… нас ищут? И не только Лисица с Барсуком?

— Ищут, — подтвердил Калиостро. — И, судя по всему, ищут очень серьёзно. Чёрный Коготь не любит, когда его репутацию используют для мелкого мошенничества. Это подрывает его авторитет. А авторитет в их кругах – это всё. Говорят, он назначил награду за наши головы. Небольшую, правда, но достаточную, чтобы соблазнить какого-нибудь голодного шакала или безработного хорька-убийцу.

— Награду?! За наши головы?! — Мюнхгаузен вскочил, едва не ударившись о низкий потолок. — Доктор, мы должны немедленно бежать! Куда угодно! В самые дальние степи! В непроходимые джунгли! Туда, где даже имя Чёрного Когтя никто не слышал!

— Успокойтесь, Мюнхгаузен, — Калиостро махнул крылом. — Паника – плохой советчик. Бежать сейчас – значит подтвердить свою вину и привлечь ещё больше внимания. К тому же, куда мы побежим с этим мешком золота? Он будет привлекать к нам неприятности, как мёд – мух. Нет, нам нужно действовать тоньше.

— Тоньше? Куда уж тоньше, доктор?! Мы уже на волоске от того, чтобы нас… э-э-э… превратили в чучела и выставили на городской площади в назидание другим самозванцам!

— Именно поэтому, — Калиостро хитро прищурился, — нам нужно сделать так, чтобы Чёрный Коготь сам потерял к нам интерес. Или, ещё лучше, чтобы он решил, что мы ему не враги, а… потенциальные союзники.

Мюнхгаузен недоверчиво посмотрел на грифа.
— Вы что, предлагаете нам пойти к нему с повинной? И предложить свои услуги? Боюсь, он оценит это предложение… отрубив нам головы в знак особого расположения.

— Нет, конечно, — отмахнулся Калиостро. — Мы не будем искать встречи с ним. Мы сделаем так, чтобы он сам захотел с нами… поговорить. Или, по крайней мере, оставить нас в покое. У меня есть одна идея. Рискованная, как всегда. Но, возможно, единственная, способная нас спасти.

Он понизил голос до шёпота и начал излагать свой план. Мюнхгаузен слушал сначала с недоверием, потом с ужасом, а затем – с постепенно разгорающимся в глазах авантюрным огоньком. План Калиостро был дерзким, наглым и совершенно безумным. Но в нём была та самая изюминка непредсказуемости, которая могла сработать.

— Вы… вы серьёзно, доктор? — прошептал Мюнхгаузен, когда гриф закончил. — Это же… это же чистейшее самоубийство! Или гениальный ход, после которого нас либо канонизируют, либо четвертуют!

— В нашем положении, мой друг, разница между этими двумя исходами не так уж велика, — философски заметил Калиостро. — Главное – не остаться незамеченными. Итак, вы со мной?

Мюнхгаузен на мгновение задумался. Его бараний инстинкт самосохранения вопил об опасности. Но его авантюрная натура, жаждущая славы и приключений (а также просто желающая выжить), уже подталкивала его вперёд.
— А какой у меня выбор, доктор? — он невесело усмехнулся. — Либо сидеть здесь и ждать, пока нас найдут и превратят в шашлык, либо… либо попробовать станцевать с дьяволом и надеяться, что он не отдавит нам ноги. Я с вами. Рассказывайте детали.

***

Тем временем, в самых тёмных и глубоких норах «Крысиных Лабиринтов», вдали от любопытных ушей и глаз, шёл другой разговор. В небольшой, тускло освещённой каморке, заваленной краденым добром и обглоданными костями, сидели двое. Один – крупный, серый крыс с рваным ухом и шрамом через всю морду, известный в определённых кругах как Резак. Другой – его верный, но не слишком сообразительный помощник, тощий и вечно голодный крысёныш по кличке Пискун.

— Слыхал, Пискун? — Резак задумчиво грыз кончик своего хвоста. — По городу слух прошёл, что Чёрный Коготь ищет двух залётных – барана и грифа. Говорят, они его именем прикрывались, да ещё и куш какой-то немалый сорвали. Награда обещана. Небольшая, но на пару недель сытой жизни хватит.

Пискун встрепенулся. Его маленькие глазки-бусинки жадно заблестели.
— Баран и гриф? Награда? А где их искать, босс? Мы их быстро… того… упакуем и доставим. Я как раз новую заточку смастерил из рыбьей кости. Острая, зараза!

Резак хмыкнул.
— Если бы всё было так просто, Пискун, их бы уже давно принесли Чёрному Когтю на блюдечке с голубой каёмочкой. Говорят, эти двое – не промах. Хитрые, как лиса, и наглые, как скунс на королевском приёме. Их видели в «Подкове», сорили деньгами. А потом – как в воду канули.

— Может, они в «Клубе Полуночных Философов» отсиживаются? — предположил Пискун. — Туда всякий сброд забредает, когда прижмёт. И Сократес, старый пернатый хрыч, за пару монет кого хочешь укроет.

Резак задумался.
— «Клуб Философов»… Хм, возможно. Место достаточно укромное, и Сократес действительно не брезгует сомнительными постояльцами. Но соваться туда с обыском – себе дороже. Эти философы, они хоть и с приветом, но если их разозлить, могут и покусать. А некоторые из них ещё и взрывоопасные эксперименты проводят. Помнишь, как в прошлом году один такой пытался извлечь душу из огурца с помощью молнии? Весь квартал потом огурцами вонял.

— Так что же делать, босс? — Пискун нетерпеливо перебирал лапками. — Награда-то уплывёт!

— Не торопись, Пискун, — Резак хитро прищурился. — Нам не нужно врываться туда с шумом и пылью. Нам нужно собрать информацию. У Сократеса наверняка есть свои… уши и глаза в клубе. И эти уши и глаза любят сыр. Особенно если он с плесенью и подаётся вместе с несколькими золотыми монетами.

Он извлёк из тайника небольшой мешочек, в котором что-то звякнуло.
— Вот, возьми. Сходи к нашему старому знакомому, кроту-вышибале из клуба. Его зовут Буравчик. Скажи ему, что Резак интересуется двумя приезжими – бараном и грифом. И что за полезную информацию будет… вознаграждение. Пусть поспрашивает, понюхает. Может, кто что видел, кто что слышал. А мы пока подготовимся. Если они действительно там, мы их возьмём тёпленькими. И награда будет нашей.

Пискун схватил мешочек и, радостно пискнув, скрылся в темноте туннеля. Резак остался один. Он снова принялся грызть свой хвост, обдумывая детали предстоящей операции. Баран и гриф… Звучит как лёгкая добыча. Но что-то в этой истории его настораживало. Слишком уж дерзко они себя вели. И слишком быстро исчезли. Не были ли они просто наживкой в какой-то более крупной игре? Или это действительно были два удачливых проходимца, которым просто не повезло нарваться на Чёрного Когтя?

«В любом случае, — подумал Резак, — награда есть награда. А риск – благородное дело. Особенно если он оплачивается золотом».
Он потянулся и достал из-под лежанки свой любимый нож – длинный, острый, с зазубренным лезвием. Пора было привести его в боевую готовность. Ночь обещала быть интересной.

***

В своей каморке Мюнхгаузен и Калиостро заканчивали последние приготовления к реализации своего отчаянного плана. Калиостро что-то сосредоточенно писал на клочке пергамента, используя остатки тех же чернил из сажи, которыми он создавал «древний манускрипт». Мюнхгаузен же, следуя его инструкциям, пытался придать своей шерсти ещё более жалкий и страдальческий вид, посыпая её пылью и пеплом из камина (который, правда, давно не топился и служил скорее пристанищем для пауков).

— Вы уверены, что это сработает, доктор? — в очередной раз спросил Мюнхгаузен, стряхивая с себя излишки пыли. — Мне кажется, я сейчас больше похож на огородное пугало, чем на жертву обстоятельств.

— Именно такой эффект нам и нужен, мой друг, — ответил Калиостро, не отрываясь от письма. — Чем более жалкими и отчаявшимися мы будем выглядеть, тем больше шансов, что наш план… или, по крайней мере, его первая часть… увенчается успехом. Вот, — он протянул Мюнхгаузену исписанный листок. — Это ваше «предсмертное письмо». Выучите его наизусть. И постарайтесь произнести его с максимальным трагизмом. Как будто это действительно ваши последние слова.

Мюнхгаузен взял листок и пробежал его глазами. Содержание было весьма патетическим: баран, доведённый до отчаяния кознями врагов и несправедливостью судьбы, решал покончить с собой, но перед этим хотел поведать миру (в лице любого, кто найдёт это письмо) о своей невиновности и о несметных сокровищах, которые он так и не успел откопать, потому что его преследовал… (тут следовало многоточие, которое Калиостро велел заполнить именем Чёрного Когтя).

— «Несметные сокровища»? — Мюнхгаузен удивлённо поднял бровь. — Доктор, вы опять про какие-то мифические клады? Боюсь, после истории с Золотым Руном в это уже никто не поверит.

— Нам и не нужно, чтобы поверили в сокровища, — терпеливо объяснил Калиостро. — Нам нужно, чтобы поверили в то, что *вы* в них верите. И что Чёрный Коготь охотится за вами именно из-за них. Это отвлечёт внимание от реальной причины его гнева – использования его имени. И, возможно, заставит его задуматься: а вдруг действительно есть какие-то сокровища, о которых он не знает? Жадность – сильный мотиватор, Мюнхгаузен. Даже для таких матёрых хищников, как Чёрный Коготь.

— А что, если он не поверит? И просто… прикончит нас, чтобы не мешались под ногами?

— Тогда, — Калиостро пожал плечами, — по крайней мере, мы уйдём красиво. С легендой. А это, согласитесь, лучше, чем быть тихо зарезанными в подворотне из-за мешка золота. Ну, а если наш план сработает… то мы не только спасём свои шкуры, но и, возможно, приобретём очень влиятельного… если не покровителя, то, по крайней мере, временного союзника. Который предпочтёт держать нас на коротком поводке, но живыми.

— Звучит… обнадёживающе, — саркастически заметил Мюнхгаузен. — Особенно часть про «короткий поводок». Но, как говорится, лучше синица в руках, чем когти Чёрного Когтя в… ну, вы поняли.

Он ещё раз перечитал «предсмертное письмо», стараясь запомнить каждое слово. План был безумен, но другого у них не было. Оставалось только надеяться, что их актёрское мастерство и удача не подведут их и на этот раз. И что стены «Клуба Полуночных Философов» действительно умеют хранить тайны. Или, по крайней мере, не слишком громко ими делиться с крысами-информаторами.


Глава 7: Игра на опережение, или Предсмертная записка как PR-ход

Ночь в «Клубе Полуночных Философов» была особенно душной и тревожной. Гул голосов из общего зала казался Мюнхгаузену зловещим шёпотом судьбы. Он то и дело подскакивал от каждого шороха за дверью, воображая, что это уже пришли за ним головорезы Чёрного Когтя. Даже невозмутимый Калиостро выглядел напряжённым, его голова постоянно вращалась, а уши (если бы они у него были видны под перьями) чутко ловили каждый звук.

— Пора, — наконец сказал Калиостро, когда часы на городской ратуше (звук которых едва доносился до их подвала) пробили полночь. — Сейчас самое подходящее время. Большинство «философов» уже либо спят, либо находятся в состоянии глубокой медитации под воздействием паров дешёвого алкоголя. А те, кто ещё бодрствует, слишком заняты своими гениальными идеями, чтобы обращать внимание на нас.

Мюнхгаузен нервно сглотнул. Он ещё раз пробежал глазами текст «предсмертной записки», который уже выучил наизусть. Рука, то есть, копыто, державшее листок, слегка подрагивало.
— Вы уверены, доктор, что это единственный способ? Может, нам всё-таки попытаться незаметно выбраться из города? Под покровом ночи, через канализацию…

— И куда мы пойдём, мой паникующий друг? — Калиостро устало вздохнул. — Без денег, без связей, преследуемые по пятам? Нет, канализация – это не наш стиль. Мы должны либо победить, либо погибнуть с фанфарами. К тому же, — он многозначительно посмотрел на Мюнхгаузена, — я только что получил весьма интересную информацию от одного… словоохотливого таракана, который подслушивал разговоры у стойки Сократеса.

— Таракана? — Мюнхгаузен удивлённо выпучил глаза. — Вы что, и с тараканами уже научились беседовать, доктор? Какие ещё таланты вы от меня скрываете? Может, вы ещё и блох гипнотизировать умеете?

— Не будем отвлекаться, — Калиостро проигнорировал сарказм. — Суть в том, что наш старый знакомый, крот-вышибала Буравчик, сегодня получил визит от некоего Пискуна, подручного крысиного авторитета Резака. И этот Пискун очень интересовался двумя приезжими – бараном и грифом. И предлагал золото за информацию.

Лицо Мюнхгаузена вытянулось.
— Резак? Это тот самый, который держит под контролем все помойки в «Крысиных Лабиринтах»? Говорят, он такой отморозок, что даже тараканы обходят его стороной. Если он нас ищет…

— …то это значит, что Чёрный Коготь действительно настроен серьёзно, — закончил Калиостро. — И что у нас осталось очень мало времени. Резак – парень нетерпеливый. Если он узнает, что мы здесь, он не будет дожидаться утра. Так что наш план приобретает ещё большую актуальность. Мы должны сыграть на опережение.

Он взял у Мюнхгаузена «предсмертную записку» и ещё раз внимательно её просмотрел.
— Отлично. Теперь ваша задача, Мюнхгаузен, — исполнить роль отчаявшегося самоубийцы максимально убедительно. Вы должны выйти в общий зал, привлечь к себе внимание, произнести свою прощальную речь (можно с некоторыми импровизациями, но придерживаясь основной канвы записки) и… ну, скажем так, инсценировать попытку суицида. Не слишком реалистично, чтобы не навредить себе, но достаточно драматично, чтобы все поверили.

— Инсценировать суицид?! — Мюнхгаузен попятился. — Доктор, вы в своём уме?! А что, если я перестараюсь? Или если никто не кинется меня спасать, а наоборот, начнут делать ставки, удастся мне это или нет? Здесь публика специфическая, вы же знаете!

— Не беспокойтесь, — Калиостро положил ему крыло на плечо. — Я буду рядом. И в нужный момент вмешаюсь. Главное – чтобы ваша речь и ваша записка попали по адресу. То есть, чтобы слухи о ней дошли до Резака, а через него – до Чёрного Когтя. И чтобы в этих слухах фигурировали «несметные сокровища» и ваше «преследование» со стороны их общего босса.

— А что вы будете делать, пока я буду… э-э-э… изображать последний вздох? — с подозрением спросил Мюнхгаузен.

— Я буду «случайно» находиться неподалёку, — уклончиво ответил Калиостро. — И «случайно» обнаружу вашу записку. А потом, «потрясённый вашим отчаянным поступком», сделаю всё, чтобы она стала достоянием общественности. То есть, громко зачитаю её вслух, а потом «случайно» оставлю её на видном месте, где её сможет найти кто-нибудь из… заинтересованных лиц. Например, тот же Буравчик. Или кто-то из его осведомителей.

План был по-прежнему безумным, но Мюнхгаузен чувствовал, что другого выхода у них нет. Он глубоко вздохнул, пытаясь собраться с духом.
— Ладно, доктор. Я готов. Если это наш единственный шанс… то я сыграю эту роль так, что сам Станиславский аплодировал бы мне стоя. Из своей могилы.

— Вот это я понимаю – настрой! — одобрил Калиостро. — Помните, Мюнхгаузен: трагизм, пафос, слёзы (можно использовать луковый сок, если своих не хватает). И главное – не забудьте упомянуть Чёрного Когтя. Громко и отчётливо. Так, чтобы даже глухой крот услышал.

Они вышли из своей каморки. В общем зале «Клуба Полуночных Философов» царил обычный для этого времени суток полумрак и гул голосов. Некоторые «мыслители» уже спали, уронив головы на столы, другие продолжали свои бесконечные споры, третьи самозабвенно занимались какими-то непонятными экспериментами.

Мюнхгаузен, шатаясь, как пьяный, и издавая громкие стенания, направился к центру зала. Калиостро незаметно отделился от него и скрылся в тени одной из колонн, внимательно наблюдая за происходящим.

— О, горе мне, горе! — завыл Мюнхгаузен, привлекая к себе внимание тех, кто ещё не спал. — Несчастный я баран! Загнанный! Оклеветанный! Преследуемый!

Несколько «философов» оторвались от своих занятий и с любопытством уставились на него. Даже изобретатель вечного двигателя на мгновение перестал уговаривать кота мурлыкать.

— Что случилось, почтенный? — спросил кот-поэт, снимая пенсне. — Опять экзистенциальный кризис? Или просто перебрали паров валерьянки?

— Хуже, мой друг, гораздо хуже! — Мюнхгаузен картинно заламывал копыта. — Моя жизнь кончена! Меня преследует сам… сам Чёрный Коготь! Да, да, не удивляйтесь! Этот безжалостный тиран, этот властелин тьмы! Он хочет завладеть моими… моими несметными сокровищами! Которые я так и не успел откопать! Потому что он, как коршун, вился надо мной, не давая мне ни минуты покоя!

При упоминании Чёрного Когтя и несметных сокровищ в зале стало заметно тише. Даже спящие начали просыпаться. Буравчик, стоявший у входа, тоже навострил уши.

— И теперь… теперь у меня нет другого выхода! — Мюнхгаузен вытащил из-за пазухи верёвку (которую они предусмотрительно позаимствовали у одного из «философов», пытавшегося с её помощью измерить окружность земного шара). — Я покончу с этой жалкой жизнью! Но пусть мир знает правду! Пусть все знают, кто довёл меня до этого! Вот! — он потряс в воздухе «предсмертной запиской». — Здесь всё написано! Моя исповедь! Моё обвинение!

Он сделал несколько неуклюжих попыток накинуть верёвку на одну из балок под потолком, но та оказалась слишком высокой. Тогда он, шатаясь, подошёл к столу, на котором стояла большая бочка с какой-то мутной жидкостью (возможно, это был результат очередного алхимического опыта).

— Прощайте, жестокий мир! — воскликнул Мюнхгаузен и, сделав вид, что собирается прыгнуть в бочку, «случайно» уронил «предсмертную записку» на пол.

В этот момент из тени выскочил Калиостро.
— Мюнхгаузен! Друг мой! Что ты делаешь?! Остановись! — закричал он, бросаясь к барану и «оттаскивая» его от бочки. — Не смей этого делать! Жизнь ещё не кончена! Мы найдём выход!

Мюнхгаузен «сопротивлялся» не очень сильно, позволяя Калиостро увести себя в сторону. Тем временем гриф «случайно» наступил на записку, а потом, «обнаружив» её, поднял и с ужасом на лице начал читать вслух, достаточно громко, чтобы все слышали:

— «О, вы, кто найдёт это скорбное послание! Знайте, что я, барон фон Мюнхгаузен, последний из своего славного, но несчастного рода, решил добровольно уйти из этой юдоли слёз! Не вынеся более преследований безжалостного Чёрного Когтя, который охотился за мной денно и нощно, пытаясь выведать тайну несметных сокровищ, завещанных мне предками…»

Калиостро читал с выражением, время от времени прерываясь, чтобы «утереть слезу» и бросить сочувственный взгляд на «рыдающего» Мюнхгаузена. Публика в зале слушала, затаив дыхание. Некоторые даже прослезились. Другие начали перешёптываться, обсуждая услышанное.

Когда Калиостро закончил читать, он с пафосом воскликнул:
— Какая трагедия! Какой благородный баран! И какой негодяй этот Чёрный Коготь! Мы не должны допустить, чтобы это сошло ему с рук! Мы должны… мы должны…

Он запнулся, как бы не зная, что делать дальше. Потом он «случайно» уронил записку на стол, рядом с которым стоял Буравчик, и, поддерживая «обессилевшего» Мюнхгаузена, повлёк его обратно в их каморку.

— Вы… вы гений, доктор! — прошептал Мюнхгаузен, когда они остались одни. — Я сам почти поверил в собственную смерть! А как вы читали! Это было… это было великолепно!

— Не время для комплиментов, мой друг, — Калиостро выглянул в щель двери. — Главное, чтобы наживка была проглочена. А теперь – тишина. И ждём. Если всё пойдёт по плану, скоро у нас будут гости. И нам нужно быть готовыми к любому развитию событий.

Они затаились в своей каморке, прислушиваясь к звукам из общего зала. Через некоторое время они услышали, как кто-то подошёл к их двери и тихо постучал.
Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Игра началась.


Глава 8: Ночной визит, или Когда крысы приходят за сыром

Стук в дверь был тихим, почти нерешительным, но в напряжённой тишине их каморки он прозвучал, как удар грома. Мюнхгаузен инстинктивно прижал уши к голове, а его сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Калиостро же, наоборот, выпрямился и знаком показал барану сохранять спокойствие.

— Кто там? — спросил Калиостро нарочито сонным, но настороженным голосом.

— Это Буравчик, — прозвучал из-за двери приглушённый голос крота-вышибалы. — Сократес просил передать, что у него для вас… э-э-э… срочное сообщение. И ещё тут… кое-кто хочет с вами поговорить. По поводу… ну, вы понимаете.

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. «Кое-кто» – это, скорее всего, и был Резак или его подручные. Первая часть плана сработала – слухи дошли по адресу. Теперь начиналась вторая, самая опасная часть.

— Пусть войдут, — сказал Калиостро, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более безразлично, хотя его когти нервно скребли по деревянному столу.

Дверь со скрипом отворилась, и в каморку протиснулся сначала Буравчик, а за ним – две крысиные фигуры. Одна была крупной и мускулистой, с хищным блеском в маленьких глазках – это, несомненно, был сам Резак. Вторая – тощий и вертлявый Пискун, который испуганно жался к своему боссу и нервно подёргивал носом.

— Доброй ночи, господа, — Резак осклабился, демонстрируя ряд острых, жёлтых зубов. Его голос был низким и хриплым, как будто он постоянно простужен или только что кого-то душил. — Слышал, у вас тут… небольшие неприятности? И вы собирались… э-э-э… отправиться в мир иной, не попрощавшись? Нехорошо, нехорошо.

Мюнхгаузен, следуя инструкциям Калиостро, изобразил на своём лице смесь отчаяния, страха и благородного негодования.
— Кто вы такие? И что вам нужно от несчастного, загнанного барана? Если вы от Чёрного Когтя, то знайте – я не выдам ему тайну сокровищ, даже под пытками! Можете убить меня, но моя честь останется незапятнанной!

Резак хмыкнул и обменялся взглядом с Пискуном, который хихикнул, но тут же смолк под суровым взглядом босса.
— Чёрный Коготь… сокровища… — Резак задумчиво почесал шрам на морде. — Интересная история. Очень интересная. Особенно та часть, где Чёрный Коготь гоняется за каким-то бараном из-за мифических кладов. Звучит… не очень правдоподобно, если честно. У Чёрного Когтя и без того дел хватает, чтобы ещё за баранами бегать.

— Вы мне не верите?! — Мюнхгаузен вскочил, картинно прижимая копыто к груди. — Но это чистая правда! Он преследовал меня через горы и пустыни! Он насылал на меня своих шпионов! Он… он даже пытался отравить мой любимый овёс!

Калиостро, стоявший чуть позади, незаметно кашлянул, давая понять Мюнхгаузену, что тот слегка переигрывает с овсом.

— Допустим, — Резак сделал шаг вперёд, и его глаза впились в Мюнхгаузена, как два буравчика. — Допустим, я тебе верю. Хотя это и трудно. Но тогда возникает вопрос: а где же эти самые сокровища? И почему ты, такой благородный и несгибаемый, решил вдруг свести счёты с жизнью, вместо того чтобы… ну, скажем, откупиться от Чёрного Когтя частью этих сокровищ? Или нанять себе охрану?

— Потому что… потому что… — Мюнхгаузен запнулся, лихорадочно соображая. Калиостро не предусмотрел такого вопроса в сценарии. — Потому что эти сокровища… они прокляты! Да! Они приносят несчастье всякому, кто ими завладеет! А Чёрный Коготь… он слишком жаден, чтобы это понять! Я хотел унести тайну их местонахождения с собой в могилу, чтобы спасти мир от этого проклятия!

Резак расхохотался. Это был сухой, неприятный смех, от которого у Мюнхгаузена по спине пробежал холодок.
— Проклятые сокровища! Ну, ты даёшь, баран! Такую чушь я ещё не слышал! Хотя… — он на мгновение задумался, — в этом что-то есть. Если сокровища действительно прокляты, то Чёрный Коготь, завладев ими, сам себе подпишет приговор. Это было бы… забавно.

— Именно! — подхватил Калиостро, вступая в разговор. — Барон – существо благородное и альтруистичное. Он готов пожертвовать собой, лишь бы не допустить, чтобы зло вырвалось на свободу. Но мы, его друзья, не можем этого позволить! Мы должны спасти его! И, возможно, найти способ снять проклятие с сокровищ… или, по крайней мере, направить его на тех, кто этого заслуживает.

Резак перевёл взгляд на Калиостро.
— А ты, я так понимаю, тот самый гриф-философ, который помогает барану сочинять эти душещипательные истории? Ловко придумано, ничего не скажешь. Особенно с предсмертной запиской. Весь клуб гудит. Даже Сократес заинтересовался.

— Это не история, а суровая правда жизни, — с достоинством ответил Калиостро. — И мы были бы очень признательны, если бы вы, уважаемый Резак, помогли нам… э-э-э… донести эту правду до сведения Чёрного Когтя. Возможно, он, узнав о проклятии, оставит барона в покое. Или, по крайней мере, переключит своё внимание на… поиск противоядия от проклятия.

Резак снова хмыкнул. Он подошёл к столу и взял в лапу «предсмертную записку», которую Калиостро «случайно» оставил там. Он пробежал её глазами, и его губы скривились в усмешке.
— «Несметные сокровища, завещанные предками… скрытые в тайном месте, известном только мне… карта которого вытатуирована у меня на…» — он запнулся, пытаясь разобрать каракули Калиостро. — …на внутренней стороне левого уха?» Это что ещё за бред?

Мюнхгаузен инстинктивно прижал левое ухо. Калиостро мысленно выругался. Он забыл предупредить барана об этой «маленькой детали», которую добавил в записку для большей убедительности.

— Это… это древний семейный обычай! — выпалил Мюнхгаузен. — Так мои предки передавали тайну из поколения в поколение! Чтобы никто не мог её украсть!

Резак недоверчиво посмотрел на ухо Мюнхгаузена.
— Ну-ка, покажи. Если там действительно карта, то это меняет дело. Хотя я сомневаюсь, что на таком маленьком клочке шерсти можно что-то разобрать.

Мюнхгаузен в панике посмотрел на Калиостро. Тот едва заметно кивнул, давая понять, чтобы баран подыграл.
— Н-нет! Я не могу! — Мюнхгаузен отступил на шаг. — Это слишком… интимно! И потом, если вы увидите карту, вы тоже попадёте под действие проклятия!

— А мы не боимся проклятий, — Резак усмехнулся и сделал знак Пискуну. Тот, радостно осклабившись, вытащил из-за пояса свою заточку из рыбьей кости и шагнул к Мюнхгаузену.

— Стойте! — вмешался Калиостро, вставая между Пискуном и бараном. — Не нужно насилия. Барон слишком напуган. Но я, как его доверенное лицо, могу подтвердить: карта действительно существует. И она… она очень сложная. Её нельзя просто так скопировать. Её нужно… э-э-э… активировать специальным заклинанием. Которое знает только барон.

Резак остановил Пискуна. Он снова задумался, барабаня когтями по столу.
— Заклинание… карта на ухе… проклятые сокровища… Чёрный Коготь… — он бормотал себе под нос. — Всё это очень похоже на бред сумасшедшего. Но… что-то в этом есть. Какая-то… изюминка.

Он посмотрел на Мюнхгаузена и Калиостро долгим, оценивающим взглядом.
— Ладно. Допустим, я вам верю. Или, по крайней мере, делаю вид, что верю. Что вы от меня хотите? Чтобы я пошёл к Чёрному Когтю и рассказал ему эту сказку про проклятые сокровища и карту на бараньем ухе? Боюсь, он меня просто на смех поднимет. Или решит, что я сам сошёл с ума.

— Мы не просим вас верить нам на слово, — сказал Калиостро. — Мы просим вас… помочь нам организовать встречу. С кем-нибудь из доверенных лиц Чёрного Когтя. С тем, кто сможет оценить важность информации и донести её до босса в правильном свете. Мы готовы поделиться… частью сокровищ. После того, как они будут найдены и проклятие будет снято, разумеется. В качестве… вознаграждения за посредничество.

Резак хитро прищурился.
— Поделиться сокровищами? Это уже более интересный разговор. И какова же будет… доля посредника?

— Скажем… десять процентов? — предложил Калиостро, глядя Резаку прямо в глаза. — От общей суммы. А сумма там, поверьте, очень значительная. Хватит на то, чтобы купить все помойки в Глумбурге и ещё останется на маленький замок где-нибудь на Лазурном берегу.

Глаза Резака жадно блеснули. Десять процентов от несметных сокровищ – это звучало очень заманчиво. Даже если сокровища окажутся не такими уж несметными, или если их вообще не существует, сам факт участия в такой крупной игре мог поднять его авторитет в криминальном мире.

— Двадцать процентов, — сказал Резак после недолгого раздумья. — И я подумаю. Организовать встречу с людьми Чёрного Когтя – дело рискованное. Мне нужны гарантии. И компенсация за возможные неприятности.

— Пятнадцать, — быстро ответил Калиостро. — И это наше последнее предложение. Учтите, что если с нами что-то случится, тайна сокровищ умрёт вместе с нами. И никто ничего не получит.

Резак ещё немного подумал, взвешивая все «за» и «против». Потом он кивнул.
— Ладно. Пятнадцать процентов. Но если это всё окажется очередным вашим… бараньим бредом, — он злобно посмотрел на Мюнхгаузена, — то я лично позабочусь о том, чтобы ваше проклятие сбылось. И чтобы от вас не осталось даже мокрого места. Договорились?

— Договорились, — кивнул Калиостро, стараясь скрыть облегчение. Мюнхгаузен же едва заметно выдохнул, чувствуя, как с плеч свалился огромный груз.

— Тогда ждите здесь, — сказал Резак. — Я свяжусь со своими людьми. И если они заинтересуются… то скоро за вами придут. А пока – сидите тихо. И не пытайтесь сбежать. Из «Крысиных Лабиринтов» ещё никто не уходил без моего ведома. Особенно с картой сокровищ на ухе.

С этими словами Резак и Пискун вышли из каморки, оставив Мюнхгаузена и Калиостро в состоянии крайнего нервного напряжения.
— Ну что, доктор? — прошептал Мюнхгаузен, когда шаги крыс затихли в коридоре. — Кажется, они клюнули?

— Клюнули, — подтвердил Калиостро, вытирая со лба капельки пота (или это была просто влага от сырости?). — Но это только начало. Теперь всё зависит от того, как отреагирует сам Чёрный Коготь. Или его представители. И от того, насколько хорошо мы сможем сыграть свои роли дальше. Потому что сейчас мы уже не просто мелкие мошенники. Мы – игроки в очень большой и опасной игре. И ставки в этой игре – наши жизни.

Он подошёл к столу и взял «предсмертную записку».
— А эту… реликвию, — он усмехнулся, — пожалуй, стоит сохранить. Как напоминание о том, что иногда самая абсурдная ложь может оказаться спасительной. Или, наоборот, привести к ещё большим неприятностям. Посмотрим, что принесёт нам утро. Если мы до него доживём.

И два авантюриста снова затаились в своей сырой каморке, ожидая развязки. Ночь в Глумбурге ещё только начиналась, и самые главные события были впереди.


Глава 9: Приглашение, от которого нельзя отказаться (или очень трудно)

Ожидание было пыткой. Каждая минута тянулась, как резиновый жгут, натягивая нервы Мюнхгаузена до предела. Он то и дело вскакивал, прислушиваясь к каждому шороху за дверью, то снова плюхался на свою скрипучую лежанку, бормоча под нос проклятия в адрес Калиостро, Чёрного Когтя, Резака и всей своей несчастной бараньей судьбы.

— Успокойтесь, Мюнхгаузен, — Калиостро, сохранявший внешнее хладнокровие, пытался урезонить своего компаньона. — Нервозность нам сейчас не поможет. Наоборот, она может выдать нас с головой. Мы должны выглядеть уверенными в себе… ну, или хотя бы в существовании наших мифических сокровищ.

— Легко вам говорить, доктор! — огрызнулся Мюнхгаузен. — У вас нет карты на ухе, которую могут в любой момент попытаться… э-э-э… экспроприировать вместе с ухом! И вас не преследует самый опасный преступник Глумбурга! То есть, конечно, преследует, но как бы понарошку! А меня – по-настоящему! Из-за сокровищ, которых нет!

— Сокровища есть, Мюнхгаузен, — терпеливо повторил Калиостро. — Они существуют в нашем воображении. А воображение, мой друг, — это великая сила. Иногда оно способно творить чудеса. Или, по крайней мере, отсрочить неизбежное.

Прошло несколько часов, которые показались вечностью. За окном начало светать, бросая тусклые, серые блики на стены их убогой каморки. Мюнхгаузен уже почти отчаялся и начал подумывать о том, чтобы действительно прыгнуть в ту бочку с мутной жидкостью, которую он приметил в общем зале. Как вдруг за дверью снова послышались шаги. На этот раз они были более тяжёлыми и уверенными, чем шаги Резака.

Дверь распахнулась без стука, и на пороге появились две внушительные фигуры. Это были не крысы. Один – массивный, широкоплечий кабан с маленькими, злыми глазками и парой острых клыков, торчащих из-под нижней губы. На нём был дорогой, хотя и слегка помятый, костюм, а на толстых пальцах сверкали перстни. Второй – высокий, худой ворон с мёртвенно-бледным лицом и холодными, пронизывающими глазами. Он был одет во всё чёрное, и от него веяло таким ледяным спокойствием, что Мюнхгаузену стало не по себе.

— Барон фон Мюнхгаузен? И доктор Калиостро? — Голос ворона был тихим, но властным, не терпящим возражений. — Меня зовут Карр. А это мой… коллега, Хряк. Нас прислал… э-э-э… один очень уважаемый господин. Он заинтересовался вашей историей. И хотел бы… побеседовать с вами лично.

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Это были они. Люди Чёрного Когтя. И, судя по их виду, шутки с ними были плохи.

— Мы… э-э-э… польщены таким вниманием, — Калиостро первым обрёл дар речи, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — И готовы… к конструктивному диалогу. Куда нам следует пройти?

— За нами, — коротко бросил Карр. — И без фокусов. Наш… работодатель не любит, когда его время тратят попусту. А особенно он не любит, когда его пытаются обмануть.

Хряк, стоявший позади Карра, многозначительно хмыкнул и похлопал себя по карману, где, судя по оттопыривавшейся ткани, находилось что-то тяжёлое и, вероятно, металлическое.

Мюнхгаузену ничего не оставалось, как подчиниться. Он бросил умоляющий взгляд на Калиостро, но тот лишь едва заметно кивнул, давая понять, что нужно следовать плану. Они вышли из каморки и под конвоем Карра и Хряка направились к выходу из «Клуба Полуночных Философов».

Сократес, сидевший за своим столом, проводил их долгим, печальным взглядом, но ничего не сказал. Остальные «философы» тоже предпочли не вмешиваться, делая вид, что очень заняты своими делами. Только кот-поэт тихонько вздохнул и пробормотал что-то о «бренности сущего и неизбежности судьбы».

На улице их ждала закрытая карета, запряжённая парой вороных лошадей без каких-либо опознавательных знаков. Карета выглядела дорогой и мрачной, как катафалк. Карр жестом пригласил их внутрь.

— После вас, господа, — сказал он с ледяной вежливостью.

Мюнхгаузен и Калиостро забрались в карету. Сиденья были обиты тёмным бархатом, а окна плотно зашторены, так что невозможно было определить, куда их везут. Карр и Хряк сели напротив, молча наблюдая за каждым их движением. Атмосфера в карете была такой напряжённой, что, казалось, воздух можно резать ножом.

— Скажите, уважаемый Карр, — Мюнхгаузен не выдержал молчания, пытаясь придать своему голосу непринуждённость, — а как поживает наш… э-э-э… общий знакомый? Надеюсь, он в добром здравии? И его… когти в порядке?

Карр медленно повернул голову и посмотрел на Мюнхгаузена своими холодными глазами.
— Наш общий знакомый не любит, когда о нём говорят в третьем лице. Особенно те, кто ещё не заслужил его доверия. И он предпочитает, чтобы его… когти оставались сюрпризом для его врагов.

Мюнхгаузен сглотнул и решил больше не задавать глупых вопросов. Он покосился на Калиостро, но тот сидел невозмутимо, сложив крылья на груди и глядя в одну точку, словно погружённый в глубокие философские размышления. Хотя Мюнхгаузен подозревал, что на самом деле гриф сейчас лихорадочно просчитывает все возможные варианты их спасения, если что-то пойдёт не так.

Карета ехала долго, петляя по улицам Глумбурга. Наконец, она остановилась в каком-то тихом, безлюдном месте. Карр открыл дверцу.
— Приехали. Прошу на выход.

Они оказались перед высоким, серым зданием без окон, напоминавшим старый склад или заброшенную фабрику. Единственная дверь была сделана из толстого металла и выглядела очень надёжной. Хряк подошёл к двери и трижды постучал особым ритмом. Дверь беззвучно отворилась, и их впустили внутрь.

Внутри было темно и пахло сыростью и чем-то ещё – каким-то сладковатым, приторным запахом, от которого у Мюнхгаузена неприятно засосало под ложечкой. Их провели по длинному, тускло освещённому коридору, мимо множества закрытых дверей, из-за которых не доносилось ни звука. Наконец, они остановились перед одной из дверей, которая ничем не отличалась от остальных.

— Он здесь, — сказал Карр, указывая на дверь. — Ждёт вас. И помните, что я говорил. Без глупостей.

Он открыл дверь и жестом пригласил их войти. Хряк остался в коридоре, преграждая путь к отступлению.

Комната, в которую они вошли, была просторной, но обставлена очень скромно. Посредине стоял большой, массивный стол из тёмного дерева, за которым сидела одинокая фигура. Из-за тусклого освещения и тени, падавшей от широких полей шляпы, невозможно было разглядеть её лица. Но Мюнхгаузен сразу понял – это он. Чёрный Коготь.

— Добро пожаловать, господа, — прозвучал тихий, но властный голос из-под шляпы. Голос был спокойным, почти вкрадчивым, но в нём чувствовалась скрытая угроза, от которой у Мюнхгаузена по спине пробежали мурашки. — Я наслышан о ваших… приключениях. И о ваших… талантах. Особенно в области мифотворчества. Присаживайтесь. У нас будет долгий разговор.

На столе перед Чёрным Когтем лежала «предсмертная записка» Мюнхгаузена. Рядом – небольшой, но очень острый нож, которым он, казалось, рассеянно играл, постукивая им по столу.

Мюнхгаузен и Калиостро осторожно сели на стулья, предложенные им. Мюнхгаузен старался не смотреть на нож, но его взгляд то и дело притягивался к блестящему лезвию.

— Итак, барон, — Чёрный Коготь слегка наклонил голову, и его глаза блеснули в тени. — Вы утверждаете, что я преследую вас из-за каких-то несметных сокровищ, карта которых вытатуирована у вас на ухе. И что эти сокровища прокляты. Очень… романтичная история. Почти как в дешёвом романе. Но вот вопрос: зачем вам понадобилось рассказывать её всему Глумбургу? Да ещё и приплетать моё имя?

— Это… это был крик отчаяния, Ваше… э-э-э… Когтевшество! — Мюнхгаузен старался говорить как можно убедительнее, хотя его голос предательски дрожал. — Я был на грани! Я не видел другого выхода! Я хотел, чтобы мир узнал правду! И чтобы вы… чтобы вы поняли, что я не отдам вам сокровища, даже ценой своей жизни!

Чёрный Коготь усмехнулся. Это был тихий, сухой смешок, от которого Мюнхгаузену стало ещё страшнее.
— А вы, доктор Калиостро, — он перевёл взгляд на грифа, — вы, как я понимаю, были идейным вдохновителем этого… спектакля? Ваша репутация учёного-авантюриста и мастера фальсификаций хорошо известна в определённых кругах. Должен признать, на этот раз вы превзошли самого себя. Создать такую легенду на пустом месте… это требует таланта.

— Я лишь пытался помочь моему другу, который оказался в отчаянном положении, — с достоинством ответил Калиостро. — И, возможно, привлечь внимание такого влиятельного лица, как вы, к проблеме… э-э-э… неконтролируемого распространения проклятых сокровищ.

— Проклятые сокровища… — Чёрный Коготь снова постучал ножом по столу. — Это, конечно, интересно. Но меня больше интересует другой вопрос. Зачем вы на самом деле использовали моё имя? Ведь не для того же, чтобы отпугнуть каких-то мелких шантажистов в трактире? Это было бы слишком… мелко для вас.

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Чёрный Коготь был не так прост, как они надеялись. Он, казалось, видел их насквозь.

— Мы… мы хотели… — начал было Мюнхгаузен, но запнулся, не зная, что сказать.

— Мы хотели предложить вам сделку, — вмешался Калиостро, беря инициативу в свои крылья. — Сделку, которая могла бы быть выгодна для всех нас.

— Сделку? — Чёрный Коготь слегка приподнял бровь (если бы её было видно под шляпой). — И какую же? Продать мне карту проклятых сокровищ, которая нарисована на ухе этого… барана-фантазёра? Боюсь, я не настолько наивен.

— Нет, — сказал Калиостро. — Мы хотели предложить вам нечто большее. Мы хотели предложить вам… наши услуги.

Чёрный Коготь на мгновение замер. Потом он снова усмехнулся.
— Ваши услуги? И в чём же они могут заключаться? В сочинении новых сказок? Или в продаже фальшивых реликвий скунсам-миллионерам? Боюсь, у меня несколько другой профиль деятельности.

— Мы можем быть полезны и в вашем… профиле, — Калиостро не сдавался. — Мы умеем убеждать. Мы умеем создавать иллюзии. Мы умеем находить нестандартные решения в самых сложных ситуациях. И мы… мы не боимся рисковать.

— А ещё, — добавил Мюнхгаузен, осмелев, — я могу рассказывать такие истории, что даже самый чёрствый сухарь прослезится! Или самый опасный бандит поверит в то, что ему нужно! Это… это тоже талант!

Чёрный Коготь молчал несколько мгновений, разглядывая их своими невидимыми глазами. Потом он медленно поднялся из-за стола. Только теперь Мюнхгаузен и Калиостро смогли разглядеть его получше. Это был не слишком крупный, но очень поджарый и хищный ястреб. Его перья были тёмными, почти чёрными, а когти на лапах – длинными и острыми, как бритва. Лицо его оставалось в тени шляпы, но в его фигуре чувствовалась огромная сила и безжалостность.

— Ваши таланты, господа, действительно… любопытны, — сказал он, медленно обходя стол. — Но у меня уже есть достаточно людей, которые умеют убеждать… и рисковать. Вопрос в том, можно ли вам доверять? Вы уже один раз использовали моё имя в своих целях. Где гарантия, что вы не сделаете этого снова?

— Наша гарантия – это наша жизнь, — твёрдо сказал Калиостро. — Мы понимаем, что если мы вас подведём, то нам не жить. Но мы также понимаем, что если мы будем вам полезны, то сможем… рассчитывать на ваше покровительство. И на долю в… прибыли.

Чёрный Коготь остановился перед ними. Он внимательно посмотрел сначала на Калиостро, потом на Мюнхгаузена.
— У вас есть одно дело, которое вы могли бы для меня сделать, — сказал он наконец. — Дело очень деликатное. И очень опасное. Если вы справитесь… то, возможно, мы продолжим наше сотрудничество. Если нет… то пеняйте на себя.

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Это был их шанс. Единственный шанс.
— Мы готовы, — сказал Калиостро. — Что нужно сделать?

Чёрный Коготь вернулся за стол и сел. Он снова взял в лапу нож.
— В Глумбурге появился один… конкурент, — сказал он медленно, и его голос стал ещё тише и зловещее. — Он пытается отнять у меня часть моего… бизнеса. И он очень неосторожен. Он оставляет слишком много следов. И слишком много говорит. Его нужно… убрать. Тихо. И так, чтобы это выглядело как несчастный случай. Или как дело рук его собственных врагов. Сможете?

Мюнхгаузен похолодел. Они ожидали чего угодно – новой афёры, фальсификации, шпионажа. Но не… убийства.
Он посмотрел на Калиостро. Тот тоже выглядел потрясённым, но быстро взял себя в руки.
— Мы… мы не убийцы, — сказал он твёрдо. — Мы мошенники, авантюристы, но не наёмные убийцы. Это… это не наш профиль.

Чёрный Коготь усмехнулся.
— А я и не прошу вас его убивать. Я прошу вас… создать ситуацию. Такую ситуацию, в которой он сам себя уничтожит. Или его уничтожат другие. Используйте свои таланты, господа. Сочините историю. Создайте иллюзию. Убедите кого нужно. Сделайте так, чтобы он исчез. Навсегда. А как вы это сделаете – это уже ваше дело. Но если он останется жив… или если кто-то узнает, что я к этому причастен… то вы знаете, что будет.

Он положил нож на стол.
— Я даю вам три дня. Карр и Хряк будут… помогать вам. В случае необходимости. И следить за вами. Чтобы вы не сделали глупостей. Если через три дня мой конкурент всё ещё будет мне мешать… то наш разговор будет совсем другим. А теперь – идите. И подумайте. У вас есть время до утра, чтобы принять решение. Но учтите – это приглашение, от которого очень трудно отказаться.

Карр и Хряк снова появились в дверях, как две тени. Мюнхгаузен и Калиостро, ошеломлённые и подавленные, поднялись. Их вывели из комнаты и снова повели по длинному коридору. На этот раз их завели в другую комнату – маленькую, но чистую, с двумя койками и небольшим столом.
— Здесь вы проведёте ночь, — сказал Карр. — Утром жду вашего ответа. И не советую пытаться бежать. Отсюда ещё никто не убегал.

Дверь захлопнулась, и щёлкнул замок. Мюнхгаузен и Калиостро остались одни.
— Ну что, доктор? — Мюнхгаузен рухнул на койку, чувствуя себя совершенно разбитым. — Кажется, мы влипли. По самые уши. И на этот раз – по-настоящему.

Калиостро молча подошёл к окну, которое было забрано толстой решёткой. За окном была глухая стена.
— Да, мой друг, — сказал он наконец, и в его голосе слышалась усталость. — Кажется, мы доигрались. Чёрный Коготь – это не Жан-Батист Вонюье и не Гризли Пахомыч. Это хищник. И он не шутит. У нас действительно нет выбора. Либо мы принимаем его «предложение», либо… либо наши приключения закончатся здесь. Очень быстро. И очень печально.

— Но мы же не можем… мы же не можем стать соучастниками убийства! — Мюнхгаузен в отчаянии схватился за голову.

— Он и не просит нас убивать, — задумчиво сказал Калиостро. — Он просит нас «создать ситуацию». А это, мой друг, уже ближе к нашей специализации. Вопрос только в том, сможем ли мы придумать такую ситуацию, которая и его удовлетворит, и наши… э-э-э… моральные принципы не слишком сильно испачкает. И, главное, которая позволит нам остаться в живых.

Он повернулся к Мюнхгаузену, и в его глазах блеснул знакомый авантюрный огонёк.
— Похоже, нам снова придётся использовать наше главное оружие, Мюнхгаузен. Нашу фантазию. И нашу наглость. Потому что, если мы хотим выбраться из этой передряги, нам придётся придумать что-то поистине гениальное. Что-то такое, чего Чёрный Коготь от нас точно не ожидает.

И два авантюриста, запертые в логове самого опасного преступника Глумбурга, начали свой самый сложный и самый опасный мозговой штурм. На кону стояли их жизни. И у них было очень мало времени.


Глава 10: Мозговой штурм в мышеловке, или Рождение плана "Троянский хомяк"

Ночь в камере у Чёрного Когтя была долгой и почти безмолвной. Лишь изредка снаружи доносились приглушённые шаги охранников да отдалённый скрип, словно где-то пытали несмазанную дверь или не в меру разговорчивого должника. Мюнхгаузен ворочался на своей жёсткой койке, не в силах уснуть. Мысли о предстоящем «задании» крутились в его голове, как назойливые мухи, не давая покоя. Образ конкурента Чёрного Когтя, которого им предстояло «убрать», рисовался ему в самых мрачных красках.

— Доктор, вы спите? — прошептал он в темноту.

— Спать в такой ситуации – непозволительная роскошь, Мюнхгаузен, — отозвался Калиостро со своей койки. Его голос звучал спокойно, но Мюнхгаузен знал, что гриф тоже напряжён до предела. — Я размышляю.

— И к каким же выводам привели вас ваши размышления? — с надеждой спросил Мюнхгаузен. — Вы придумали, как нам выбраться из этой… этой когтедралки?

— Я пришёл к выводу, что Чёрный Коготь – очень умный и расчётливый хищник, — медленно произнёс Калиостро. — Он не стал бы поручать такое дело двум случайным проходимцам, если бы не видел в этом какой-то выгоды для себя. Или если бы не был уверен, что сможет нас контролировать.

— Выгоды? Какая ему выгода от того, что мы, два дилетанта в мокрых делах, попытаемся убрать его конкурента? Он же сам сказал, что у него достаточно людей для этого!

— Именно, — подхватил Калиостро. — У него есть люди. Но, возможно, он не хочет марать их… или себя. Если мы провалимся, он всегда сможет сказать, что не имеет к этому никакого отношения. Что это была самодеятельность двух аферистов, которые пытались выслужиться перед ним. А если мы справимся… то он получит желаемый результат, не рискуя ничем. И, возможно, приобретёт двух новых… марионеток, которых можно будет использовать в дальнейшем.

— Прекрасная перспектива! — саркастически хмыкнул Мюнхгаузен. — Либо смерть от рук его конкурента, либо вечное рабство у Чёрного Когтя. Выбор, прямо скажем, не ахти. Неужели нет третьего варианта?

— Третий вариант всегда есть, Мюнхгаузен, — задумчиво протянул Калиостро. — Нужно только его найти. И для этого нам нужно больше информации. Кто этот конкурент? Чем он занимается? Какие у него слабые места? Без этого мы будем действовать вслепую.

— Но как нам получить эту информацию? — Мюнхгаузен сел на койке. — Нам же не позволят свободно разгуливать по городу и наводить справки! Карр и Хряк будут следить за каждым нашим шагом!

— Верно, — согласился Калиостро. — Поэтому мы должны заставить их самих дать нам эту информацию. Или, по крайней мере, создать такие условия, чтобы они проговорились. Помните, Мюнхгаузен, наше главное оружие – это не сила и не когти, а слово. И умение им пользоваться.

Он помолчал немного, потом продолжил:
— Завтра утром мы скажем Карру, что принимаем «предложение» Чёрного Когтя. Но потребуем от него подробностей. Мы должны выглядеть как профессионалы, которые тщательно готовятся к делу. Мы будем задавать вопросы. Много вопросов. О привычках конкурента, о его охране, о его связях. И будем внимательно слушать ответы. Даже то, что они попытаются скрыть, может оказаться для нас полезным.

— А что, если они откажутся нам что-либо говорить? Или дадут ложную информацию?

— Тогда нам придётся импровизировать, — Калиостро пожал плечами (насколько это было возможно в темноте). — Но я думаю, они будут вынуждены нам что-то рассказать. Ведь если мы провалим задание из-за недостатка информации, это будет и их провал. А Чёрный Коготь, как я понял, не прощает провалов. Никому.

Следующие несколько часов они провели в лихорадочном обсуждении возможных сценариев. Калиостро, как всегда, был генератором идей, а Мюнхгаузен – их первым критиком и, одновременно, источником неожиданных, порой абсурдных, но иногда гениальных предложений. Постепенно, из хаоса мыслей и предположений начал вырисовываться контур плана. Дерзкого, рискованного, но, возможно, единственного, который мог бы сработать.

— «Троянский хомяк»? — Мюнхгаузен с сомнением посмотрел на Калиостро, когда тот озвучил кодовое название их операции. — Доктор, вы уверены, что это не звучит… э-э-э… слишком по-детски? Или слишком… по-бараньи?

— Название не имеет значения, Мюнхгаузен, — отмахнулся Калиостро. — Главное – суть. А суть в том, чтобы подсунуть нашему… объекту нечто, что он примет за подарок или выгодное приобретение, но что на самом деле окажется ловушкой. И эта ловушка должна сработать так, чтобы никто не заподозрил Чёрного Когтя. И, желательно, чтобы никто не заподозрил и нас.

— А кто будет этим «троянским хомяком»? — с подозрением спросил Мюнхгаузен. — Уж не я ли? Боюсь, я не слишком похож на хомяка. И меня вряд ли примут за подарок. Скорее, за потенциальный шашлык.

— Нет, мой друг, — усмехнулся Калиостро. — «Троянский хомяк» – это метафора. Это может быть что угодно. Предмет, информация, человек… или даже животное. Главное, чтобы оно было маленьким, незаметным и способным проникнуть в самое логово врага. И чтобы оно несло в себе… сюрприз.

***

Утром, когда Карр пришёл за их ответом, Мюнхгаузен и Калиостро уже были готовы. Они выглядели усталыми, но решительными.
— Мы согласны, — сказал Калиостро твёрдым голосом. — Мы принимаем предложение вашего… работодателя. Но, как профессионалы, мы должны получить всю необходимую информацию для успешного выполнения задания.

Карр кивнул, его лицо оставалось непроницаемым.
— Я ожидал такого ответа. Что конкретно вас интересует?

И начался долгий, подробный допрос. Калиостро задавал вопросы чётко и по существу, Мюнхгаузен время от времени вставлял свои «дилетантские» замечания, которые, однако, иногда заставляли Карра проговариваться о деталях, которые он, возможно, предпочёл бы скрыть.

Они узнали, что конкурента Чёрного Когтя зовут Борис «Бритва» Кабанов. Он был бывшим лейтенантом самого Когтя, но решил начать собственное дело, переманив часть клиентов и силой захватив несколько прибыльных точек. Бритва был известен своей жестокостью, хитростью и паранойей. Он редко появлялся на публике, окружил себя преданными телохранителями и постоянно менял свои убежища. Его главной страстью, помимо денег и власти, были азартные игры. Он владел подпольным казино «Золотой Клык», которое было его штаб-квартирой и крепостью.

— «Золотой Клык»… — задумчиво протянул Калиостро, когда Карр закончил свой рассказ. — Проникнуть туда будет непросто. Особенно если Бритва так параноидален.

— Ваша задача – найти способ, — холодно ответил Карр. — У вас есть три дня. И помните, Чёрный Коготь не любит неудачников.

После ухода Карра Мюнхгаузен и Калиостро снова погрузились в обсуждение. Информация о Бритве и его казино добавила новые штрихи к их плану.

— Азартные игры… — Мюнхгаузен задумчиво почесал за ухом. — Это его слабость. И мы должны этим воспользоваться. Вы же знаете, доктор, я непревзойдённый мастер… э-э-э… блефа! Я могу обыграть кого угодно! Даже самого дьявола! Если, конечно, карты будут краплёными, а кости – утяжелёнными.

— Боюсь, Мюнхгаузен, в казино Бритвы такие фокусы не пройдут, — охладил его пыл Калиостро. — Там наверняка всё под контролем. И шулеров там не жалуют. Скорее всего, их просто скармливают крокодилам, которые, по слухам, обитают в подвале казино.

— Крокодилам?! — Мюнхгаузен поёжился. — Ну, хорошо, может, и не будем играть. Но мы можем… мы можем притвориться очень богатыми простофилями! Которые пришли просадить кучу денег! Бритва наверняка клюнет на такую наживку!

— Возможно, — согласился Калиостро. — Но как нам попасть внутрь? И как «случайно» подстроить ему ловушку, чтобы это выглядело как несчастный случай?

И тут Мюнхгаузена осенило.
— А что, если… что, если мы используем его же паранойю против него? Мы можем… мы можем подкинуть ему идею, что кто-то из его ближайшего окружения его предал! Что кто-то хочет его убить! Он начнёт всех подозревать, нервничать, делать ошибки! И в этой суматохе мы сможем…

— Сможем что? — Калиостро с интересом посмотрел на барана.

— Сможем… э-э-э… подсунуть ему нашего «троянского хомяка»! — Мюнхгаузен воодушевился. — Только это будет не хомяк, а… а, например, какой-нибудь «проклятый» артефакт! Который якобы приносит несчастье своему владельцу! Мы убедим его, что этот артефакт принадлежал кому-то из его врагов, который погиб при загадочных обстоятельствах! Бритва, будучи суеверным (а все азартные игроки суеверны!), захочет заполучить его, чтобы использовать против своих недругов! Но на самом деле артефакт будет… ну, скажем, отравлен! Или начинён взрывчаткой!

Калиостро нахмурился.
— Взрывчатка и яд – это слишком прямолинейно, Мюнхгаузен. И слишком опасно для нас. Если что-то пойдёт не так, мы первыми попадём под подозрение. Нет, нам нужно что-то более тонкое. Что-то, что выведет его из строя, но не убьёт на месте. И что позволит нам… э-э-э… замести следы.

Они долго спорили, отвергая одну идею за другой. Наконец, Калиостро хлопнул себя крылом по лбу (если бы у него был лоб).
— Кажется, у меня есть идея! Мы не будем использовать яд или взрывчатку. Мы используем… информацию! И его собственную жадность!

— Информацию? — Мюнхгаузен не понял. — Какую информацию?

— Мы «сольём» Бритве дезинформацию о том, что Чёрный Коготь готовит на него покушение, — объяснил Калиостро. — Но не просто покушение, а с использованием какого-то нового, сверхсекретного оружия. Например, газа, который вызывает временное помешательство и заставляет жертву саму себя уничтожить. Или делает её лёгкой добычей для врагов.

— Газ, вызывающий помешательство? — Мюнхгаузен с сомнением посмотрел на грифа. — Доктор, вы не перечитали ли бульварных романов? Откуда мы возьмём такой газ?

— Нам не нужен настоящий газ, мой наивный друг! — Калиостро усмехнулся. — Нам нужна только легенда о нём! Мы распустим слух, что этот газ уже был успешно применён против нескольких врагов Чёрного Когтя. И что он действует избирательно, только на тех, у кого… ну, скажем, определённая группа крови. Или кто страдает определённым заболеванием. Например, аллергией на… на пыльцу редкого цветка, который растёт только в теплицах Чёрного Когтя.

— И что дальше? — Мюнхгаузен всё ещё не улавливал суть.

— А дальше, — Калиостро понизил голос до шёпота, — мы «случайно» подкинем Бритве информацию о том, что он как раз страдает этой самой аллергией! Или что у него та самая группа крови! Он запаникует. Он начнёт искать противоядие. Или способ защититься. И вот тут-то мы и предложим ему… нашего «троянского хомяка»!

— Который будет…

— …якобы содержать это самое противоядие! — закончил Калиостро. — Или быть амулетом, защищающим от этого газа! Но на самом деле… на самом деле этот «хомяк» будет содержать нечто другое. Нечто, что вызовет у Бритвы… ну, скажем, сильное расстройство желудка. Или временную потерю памяти. Или приступ неконтролируемого смеха. Что-нибудь такое, что сделает его недееспособным на некоторое время. И очень уязвимым.

— А потом? — Мюнхгаузен уже начинал понимать.

— А потом, — Калиостро хитро прищурился, — мы «сообщим» Чёрному Когтю, что Бритва «случайно» отравился собственным оружием. Или что он сошёл с ума от страха. Или что его… э-э-э… убрали его же собственные люди, которые устали от его паранойи. В общем, мы создадим такую путаницу, что никто не сможет докопаться до истины. И Чёрный Коготь будет доволен. И мы останемся в живых. И, возможно, даже получим какое-то вознаграждение.

Мюнхгаузен на мгновение задумался. План был сложным, многоходовым и требовал идеального исполнения. Но в нём была та самая изюминка, которая могла сработать.
— А что, если Бритва не поверит в этот газ? Или в нашу «помощь»?

— Тогда, мой друг, нам придётся использовать всё наше обаяние, весь наш артистизм и всю нашу наглость, чтобы его убедить, — Калиостро развёл крыльями. — В конце концов, мы же Мюнхгаузен и Калиостро! Для нас нет ничего невозможного! Особенно когда на кону наши собственные шкуры!

План «Троянский хомяк» (хотя Мюнхгаузен всё ещё считал это название дурацким) был принят. Оставалось только продумать детали его реализации. И надеяться, что удача, которая до сих пор им сопутствовала, не отвернётся от них и на этот раз. Потому что права на ошибку у них не было.


Глава 11: Распуская слухи и готовя наживку

Первым делом Мюнхгаузену и Калиостро нужно было запустить «утку» о таинственном газе Чёрного Когтя. Это была задача не из лёгких, учитывая, что они находились под неусыпным надзором Карра и Хряка, которые, хоть и не запирали их больше в камере, но следовали за ними по пятам, как две голодные тени.

— Нам нужен надёжный источник дезинформации, — размышлял Калиостро, пока они под конвоем «прогуливались» по одному из пустынных коридоров логова Чёрного Когтя. — Кто-то, кто имеет доступ к Бритве или его окружению, но при этом достаточно болтлив и не слишком умён, чтобы не заподозрить подвоха.

— Может, кто-то из его бывших подручных? — предположил Мюнхгаузен. — Тех, кто обижен на него и готов за небольшое вознаграждение… э-э-э… поделиться «секретной информацией»?

— Это вариант, — согласился Калиостро. — Но где нам их найти? И как убедиться, что они не сдадут нас самому Бритве? Или Чёрному Когтю?

И тут Мюнхгаузена осенила очередная «гениальная» идея.
— А что, если мы используем… прессу? — выпалил он. — В Глумбурге же есть газеты? Какие-нибудь бульварные листки, которые печатают всякие сплетни и сенсации? Мы можем «анонимно» подкинуть им эту историю про газ! Они же любят такое! «Секретное оружие Чёрного Когтя! Новый газ убивает врагов смехом!» Это же будет сенсация!

Калиостро на мгновение задумался. Идея была абсурдной, но… в ней что-то было.
— Бульварная пресса… — протянул он. — Это, конечно, рискованно. Информация может исказиться до неузнаваемости. Но, с другой стороны, именно такая «жёлтая» новость может быстрее всего распространиться по городу и дойти до ушей Бритвы. Особенно если её подать под правильным соусом.

— И какой же соус вы предлагаете, доктор? — с любопытством спросил Мюнхгаузен.

— Мы напишем «письмо в редакцию», — решил Калиостро. — От имени «очевидца», который «случайно» стал свидетелем применения этого газа. Мы опишем всё в самых ярких красках: как жертва сначала смеялась до икоты, потом билась в конвульсиях, а потом… ну, скажем, превратилась в говорящего хомяка. Это добавит пикантности и заставит всех обсуждать эту новость.

— В говорящего хомяка?! — Мюнхгаузен не мог сдержать смеха. — Доктор, вы превзошли самого себя! Это же… это же великолепно! Бритва точно испугается! Никто не захочет превратиться в хомяка! Особенно такой брутальный кабан, как он!

— Главное, чтобы он поверил, что такой газ существует, — серьёзно сказал Калиостро. — А детали – это уже для привлечения внимания. Теперь нам нужно раздобыть бумагу, перо и чернила. И найти способ незаметно передать это письмо в какую-нибудь газетёнку.

С бумагой и письменными принадлежностями проблем не возникло – Карр, после некоторых колебаний, всё же разрешил им это, решив, что они собираются писать прошение о помиловании Чёрному Когтю. Гораздо сложнее было с передачей письма.

Калиостро, используя своё умение общаться с самыми разными представителями городской фауны (от тараканов до голубей), сумел через одного из своих «осведомителей» – старую, облезлую ворону, которая иногда подкармливалась на задворках логова Чёрного Когтя – передать запечатанный конверт в редакцию самой скандальной газеты Глумбурга «Глумбургские Сплетни». Ворона, польстившись на обещание получить за услугу целую копчёную рыбу (которую Калиостро пообещал ей «организовать» в будущем), согласилась выполнить это рискованное поручение.

Теперь оставалось ждать. И надеяться, что «утка» взлетит.

Тем временем, Мюнхгаузен и Калиостро начали готовить «наживку» – того самого «троянского хомяка», который должен был стать ключом к их плану. После долгих обсуждений они решили, что это будет не артефакт и не противоядие, а… рецепт. Рецепт уникального эликсира, который якобы нейтрализует действие таинственного газа и, в качестве побочного эффекта, приносит удачу в азартных играх.

— Бритва – игрок, — рассуждал Калиостро. — Он не устоит перед соблазном получить не только защиту от газа, но и преимущество за игорным столом. Это двойная наживка.

— Но где мы возьмём такой рецепт? — Мюнхгаузен был настроен скептически. — Не будем же мы его сами выдумывать? Бритва может оказаться не таким уж простаком и заподозрить подделку.

— Мы не будем его выдумывать, Мюнхгаузен, — Калиостро хитро улыбнулся. — Мы его… позаимствуем. У одного моего старого знакомого, алхимика-неудачника, который всю жизнь пытался создать эликсир вечной молодости, а вместо этого получал только сильнодействующее слабительное. Но рецепт у него был очень сложный и выглядел весьма внушительно – с кучей непонятных ингредиентов и загадочных символов. Мы немного его подправим, добавим пару «магических» компонентов, и вуаля – рецепт готов!

— А что, если Бритва решит приготовить этот эликсир? И вместо удачи получит… э-э-э… сильное расстройство желудка? — забеспокоился Мюнхгаузен. — Он же нас потом на куски порвёт!

— А вот это, мой друг, и есть часть нашего плана, — Калиостро понизил голос. — Мы сделаем так, чтобы один из «секретных» ингредиентов эликсира был… не совсем тем, чем кажется. Например, вместо безобидного порошка из сушёных лепестков розы мы подсунем ему порошок из… ну, скажем, очень сильного снотворного. Или вещества, вызывающего временную амнезию. Или, как вы удачно предложили, Мюнхгаузен, неконтролируемые приступы хохота.

— Хохота? — Мюнхгаузен представил себе Бритву, бьющегося в истерическом смехе, и не смог сдержать улыбки. — Это было бы… феерично! Но где мы достанем такое вещество?

— В «Клубе Полуночных Философов» есть один чудак, который экспериментирует с «веселящими грибами», — вспомнил Калиостро. — Говорят, от его отваров даже самые угрюмые тролли начинают отплясывать джигу. Думаю, он не откажется поделиться с нами парой-тройкой спор этих грибов. За умеренную плату, конечно.

И снова Калиостро пришлось прибегнуть к помощи своих «осведомителей». На этот раз это был шустрый мышонок, который жил в подвалах «Клуба Философов» и иногда выполнял мелкие поручения для его обитателей. За кусочек сыра (который Мюнхгаузен с трудом выпросил у Хряка, соврав, что это для «научного эксперимента») мышонок согласился доставить записку алхимику-неудачнику и «грибному магу».

Через несколько часов мышонок вернулся, притащив с собой два маленьких свёртка. В одном был пожелтевший от времени пергамент с замысловатым рецептом, исписанным неразборчивым почерком. В другом – небольшой мешочек с тёмно-коричневым порошком, от которого исходил едва уловимый грибной аромат.

— Отлично! — Калиостро потёр крылья от удовольствия. — Теперь у нас есть всё необходимое. Рецепт, который выглядит достаточно убедительно, и «секретный ингредиент», который обеспечит нам нужный эффект. Осталось только придумать, как передать это Бритве. И сделать так, чтобы он поверил, что это – его единственный шанс на спасение.

***

Через два дня «Глумбургские Сплетни» вышли с сенсационным заголовком на первой полосе: «ТАИНСТВЕННЫЙ ГАЗ ЧЁРНОГО КОГТЯ ПРЕВРАЩАЕТ ВРАГОВ В ГОВОРЯЩИХ ХОМЯКОВ! ОЧЕВИДЕЦ РАССКАЗЫВАЕТ ШОКИРУЮЩИЕ ПОДРОБНОСТИ!»

Статья, написанная в лучших традициях «жёлтой прессы», сдобренная жуткими деталями и «свидетельствами очевидцев» (которые, разумеется, были выдуманы от начала до конца), произвела в Глумбурге эффект разорвавшейся бомбы. Все только и говорили о таинственном газе и несчастных жертвах, превращённых в грызунов. Некоторые смеялись, некоторые ужасались, но равнодушных не было.

Карр принёс газету Чёрному Когтю. Тот молча прочитал статью, и его невидимые под шляпой губы скривились в усмешке.
— Говорящие хомяки… — пробормотал он. — Эти двое… они либо полные идиоты, либо гении провокации. В любом случае, это… интересно. Посмотрим, как на это отреагирует Бритва.

Реакция Бритвы не заставила себя ждать. По слухам, которые донёс до Калиостро его верный мышонок-осведомитель, Бритва, прочитав газету, пришёл в ярость. Он метался по своему казино, как тигр в клетке, кричал на своих телохранителей и требовал немедленно выяснить, что это за газ и как от него защититься. Его паранойя достигла предела. Он начал подозревать всех и каждого, боясь, что кто-нибудь из его окружения может быть агентом Чёрного Когтя, подосланным, чтобы превратить его в хомяка.

— Кажется, наша «утка» взлетела выше, чем мы ожидали, — сказал Калиостро Мюнхгаузену, когда они узнали об этом. — Бритва напуган. И это хорошо. Теперь он будет более восприимчив к нашему… предложению.

Настало время для второго этапа плана – передачи «троянского хомяка». И здесь Мюнхгаузену предстояло сыграть главную роль.


Глава 12: В логове Бритвы, или Искусство убеждения под дулом пистолета

Проникнуть в казино «Золотой Клык» оказалось сложнее, чем предполагали Мюнхгаузен и Калиостро. Бритва, напуганный слухами о таинственном газе, усилил охрану и ввёл строжайший пропускной режим. Даже Карру и Хряку, которые сопровождали аферистов, пришлось пройти несколько кордонов проверки, прежде чем их допустили внутрь.

Казино представляло собой огромное, тускло освещённое помещение, пропитанное запахом дешёвых сигар, дорогого алкоголя и несбывшихся надежд. За игорными столами сидели самые разные личности – от разорившихся аристократов до удачливых карманников, от скучающих дам полусвета до мрачных гангстеров. В воздухе висело напряжение, смешанное с азартом и отчаянием.

Бритва принял их в своём личном кабинете – роскошно обставленной комнате с массивным дубовым столом, кожаными креслами и портретом самого себя во весь рост, где он был изображён в виде римского императора. Сам Бритва, одетый в шёлковый халат и с золотой цепью на толстой шее, выглядел нервным и раздражённым. Его маленькие глазки бегали по сторонам, а руки то и дело тянулись к кобуре с пистолетом, висевшей у него на поясе.

— Ну, что скажете, господа хорошие? — прохрипел он, не предлагая им сесть. — Зачем пожаловали? Если вы от Чёрного Когтя, то передайте ему, что я не боюсь его дурацких газов! И никаких хомяков из меня не получится!

— Мы не от Чёрного Когтя, уважаемый Борис Аркадьевич, — начал Мюнхгаузен самым вкрадчивым голосом, на какой был способен. Он решил взять быка за рога, то есть, кабана за клыки. — Мы пришли к вам… с предложением. Предложением, от которого, как нам кажется, вы не сможете отказаться.

— Предложением? — Бритва недоверчиво хмыкнул. — И что же вы можете мне предложить, два оборванца? Разве что свои шкуры на чучела?

— Мы можем предложить вам спасение, — вмешался Калиостро, выступая вперёд. Его голос звучал спокойно и уверенно, что несколько контрастировало с его облезлым видом. — Спасение от того самого газа, которого вы так… э-э-э… не боитесь.

Бритва на мгновение замер. Его глаза сузились.
— Спасение? Вы что, знаете, как от него защититься?

— Не только знаем, но и можем предоставить вам уникальное средство, — Мюнхгаузен извлёк из-за пазухи пожелтевший пергамент с «рецептом эликсира». — Вот, взгляните. Это древний рецепт, доставшийся нам от одного… очень мудрого отшельника. Он не только нейтрализует действие любого яда, включая и тот самый газ, но и… приносит невероятную удачу в азартных играх.

Бритва с подозрением посмотрел на пергамент, потом на Мюнхгаузена и Калиостро.
— Удача в играх? Это интересно. Но откуда мне знать, что это не очередная уловка Чёрного Когтя? Что вы не пытаетесь меня отравить или подсунуть какую-нибудь гадость?

— Уважаемый Борис Аркадьевич, — Мюнхгаузен картинно развёл копытами. — Если бы мы хотели вас отравить, мы бы сделали это гораздо проще. И незаметнее. Мы же пришли к вам с открытым сердцем… и с рецептом, который может спасти вам жизнь. И принести богатство. Подумайте сами, зачем нам вас обманывать? Мы ведь тоже хотим жить. И не хотим превращаться в хомяков.

— А почему вы решили предложить это именно мне? — Бритва всё ещё колебался. — А не самому Чёрному Когтю, например?

— Потому что… потому что мы считаем, что Чёрный Коготь зашёл слишком далеко! — выпалил Мюнхгаузен, входя в роль. — Использовать такие… негуманные методы борьбы с конкурентами – это недостойно! Мы хотим, чтобы в Глумбурге был… э-э-э… более цивилизованный бизнес! И мы верим, что вы, Борис Аркадьевич, сможете это обеспечить!

Калиостро мысленно застонал. Баран опять переигрывал. Но, на удивление, Бритве, похоже, понравилась эта лесть. Его толстое лицо расплылось в подобии улыбки.
— Цивилизованный бизнес… Хм, это мне нравится. Ладно, показывайте ваш рецепт. Но если это какая-то хитрость, — Бритва снова нахмурился, и его рука легла на рукоять пистолета, — то пеняйте на себя. Я не Чёрный Коготь, я не буду превращать вас в хомяков. Я просто сделаю из вас отбивные. Очень тонкие отбивные. Понятно?

— Абсолютно понятно, Борис Аркадьевич! — заверил его Мюнхгаузен, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Мы люди честные… ну, почти. И мы ценим свою… э-э-э… целостность.

Бритва взял пергамент и принялся его разглядывать. Он водил толстым пальцем по строчкам, пытаясь разобрать каракули Калиостро и загадочные символы. Его лицо выражало то недоверие, то любопытство, то откровенную жадность.

— «Корень мандрагоры, выкопанный в полнолуние девственницей-барсучихой… слеза грифона, пролитая над золотым самородком… порошок из рога лунного единорога…» — бормотал он себе под нос. — Что за чушь? Где я вам найду девственницу-барсучиху, да ещё и в полнолуние? И грифоны, насколько я знаю, не плачут над золотом, они его просто воруют.

— Это… это аллегории, Борис Аркадьевич! — поспешил вмешаться Калиостро. — Древние алхимики любили выражаться метафорически. На самом деле, эти ингредиенты можно заменить более доступными аналогами. У нас… у нас есть список. И мы готовы помочь вам в приготовлении эликсира. Под вашим чутким руководством, разумеется.

— Помочь, говорите? — Бритва хитро прищурился. — А не хотите ли вы сами первыми попробовать этот эликсир? Ну, так, для проверки. Чтобы я был уверен, что он действительно безопасен… и приносит удачу.

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Этого они не ожидали. План давал трещину.
— Э-э-э… Борис Аркадьевич, — Мюнхгаузен попытался выкрутиться. — Дело в том, что этот эликсир… он очень сильный. И действует индивидуально. На нас он может подействовать не так, как на вас. Или вообще не подействовать. Мы же… мы же не такие крупные фигуры, как вы. Наш организм… он проще.

— Не волнуйтесь, я позабочусь о том, чтобы он на вас подействовал, — Бритва усмехнулся, и его глазки нехорошо блеснули. — У меня есть… специалисты, которые умеют заставлять действовать что угодно и на кого угодно. Так что, господа, либо вы сейчас же приступаете к изготовлению вашего чудо-эликсира, и мы вместе его дегустируем, либо… либо я начинаю сомневаться в вашей искренности. А когда я сомневаюсь, я становлюсь очень… недружелюбным.

Деваться было некуда. Карр и Хряк, стоявшие у двери, недвусмысленно перекрывали путь к отступлению. А в глазах Бритвы читалась такая решимость, что спорить с ним было бы самоубийством.

— Хорошо, Борис Аркадьевич, — Калиостро с трудом сохранял спокойствие. — Мы приготовим эликсир. Но нам нужны… соответствующие условия. Лаборатория, ингредиенты… и чтобы никто не мешал. Это очень тонкий процесс.

— Будет вам и лаборатория, и ингредиенты, — Бритва хлопнул в ладоши, и в кабинет вошли два здоровенных амбала-волка с абсолютно пустыми глазами. — Парни проводят вас в мою… алхимическую кухню. Там есть всё необходимое. И даже больше. А я пока… подготовлюсь к дегустации. И к игре. Очень надеюсь, что ваш эликсир действительно приносит удачу. Потому что сегодня я собираюсь сорвать большой куш.

Мюнхгаузена и Калиостро под конвоем волков вывели из кабинета и повели по каким-то тёмным коридорам вглубь казино. «Алхимическая кухня» оказалась просторной, хорошо оборудованной лабораторией, где, по-видимому, местные «химики» занимались изготовлением не только эликсиров, но и более прозаических, но не менее востребованных в определённых кругах веществ.

— Ну что, доктор? — Мюнхгаузен в отчаянии посмотрел на Калиостро, когда волки-охранники остались за дверью. — Кажется, наш план «Троянский хомяк» превратился в план «Русская рулетка». И нам сейчас придётся пить то, что мы сами же и заварим! А если там действительно снотворное или… или те самые «веселящие грибы»? Что с нами будет?

— Будет… интересно, — Калиостро пытался сохранить присутствие духа, хотя его клюв слегка подрагивал. — Но у нас нет выбора. Мы должны приготовить эликсир. И мы должны сделать так, чтобы он… подействовал. Но не на нас.

— А как мы это сделаем? — Мюнхгаузен растерянно озирался по сторонам, разглядывая колбы, реторты и банки с разноцветными порошками. — Мы же не алхимики! Я, например, в химии понимаю не больше, чем свинья в апельсинах! То есть, конечно, если апельсины не начинены чем-нибудь вкусненьким…

— Не волнуйтесь, Мюнхгаузен, — Калиостро уже осматривал полки с ингредиентами. — Я немного разбираюсь в этих вещах. Моя бабушка была известной травницей… и, по слухам, немного ведьмой. Кое-какие знания мне от неё достались. Мы приготовим нечто… безобидное. Но с очень сильным запахом и отвратительным вкусом. Чтобы Бритва поверил, что это действительно сильнодействующее средство. А «секретный ингредиент»… мы добавим только в его порцию.

— А как мы это сделаем незаметно? Он же будет следить за каждым нашим движением!

— Вот тут-то, мой друг, нам и понадобится ваш артистизм, — Калиостро подмигнул Мюнхгаузену. — Вы должны будете отвлечь его внимание. Устроить какой-нибудь… спектакль. Пока он будет на вас смотреть, я сделаю всё необходимое.

Следующие несколько часов прошли в лихорадочной работе. Калиостро, как заправский алхимик, смешивал в большой колбе самые разные порошки и жидкости, бормоча под нос какие-то заклинания на смеси латыни и птичьего языка. Мюнхгаузен ему «помогал», то есть, больше мешал, роняя пробирки, путая ингредиенты и задавая глупые вопросы. Но при этом он так громко и выразительно ахал и охал, так картинно ужасался сложности процесса, что даже волки-охранники, заглядывавшие время от времени в лабораторию, начинали верить в то, что здесь действительно готовится нечто сверхъестественное.

Наконец, «эликсир» был готов. Это была мутная, зеленовато-коричневая жидкость с отвратительным запахом, от которого у Мюнхгаузена заслезились глаза.
— Ну, и гадость же вы приготовили, доктор! — он сморщил нос. — От одного запаха можно в хомяка превратиться!

— Именно такой эффект нам и нужен, — Калиостро был доволен результатом. — Чем хуже выглядит и пахнет лекарство, тем больше в него верят. А теперь – самое главное. «Секретный ингредиент».

Он незаметно достал мешочек с порошком из «веселящих грибов» и, выждав момент, когда Мюнхгаузен начал особенно громко стенать по поводу «невыносимых миазмов», быстро высыпал его содержимое в один из трёх бокалов, которые он предусмотрительно приготовил.

В этот момент в лабораторию вошёл Бритва в сопровождении своих телохранителей. Он был уже одет в дорогой костюм и выглядел так, будто собирается на приём к королю.
— Ну что, господа алхимики? Готов ваш эликсир удачи? А то мне уже не терпится начать выигрывать.

— Готов, Борис Аркадьевич, готов! — Мюнхгаузен подобострастно засуетился, поднося ему бокал с «эликсиром» (тот самый, с «секретным ингредиентом»). — Вот, отведайте! Напиток богов! Эссенция фортуны! Нектар победителей!

Бритва с подозрением посмотрел на мутную жидкость, потом на Мюнхгаузена, потом на Калиостро.
— А вы сами-то будете это пить?

— Непременно, Борис Аркадьевич! — Калиостро взял два других бокала и протянул один Мюнхгаузену. — За ваше здоровье! И за вашу удачу!

Они демонстративно поднесли бокалы к губам. Мюнхгаузен зажмурился, ожидая худшего. Но Калиостро лишь слегка пригубил «эликсир» и тут же скривился, как от зубной боли.
— Ух, ядрёный! — прокряхтел он. — Сразу чувствуется сила!

Мюнхгаузен последовал его примеру. Жидкость на вкус оказалась ещё хуже, чем на запах – горькая, кислая, с каким-то металлическим привкусом. Он едва не поперхнулся, но мужественно проглотил несколько глотков.

Бритва, видя их реакцию, немного успокоился. Если они сами пьют эту гадость, значит, она действительно не ядовита. Он взял свой бокал и, зажмурив глаза, залпом выпил его содержимое.
— Тьфу! — он сплюнул. — Ну и мерзость! Надеюсь, оно того стоит.

— Ещё как стоит, Борис Аркадьевич! — заверил его Мюнхгаузен. — Вы сейчас почувствуете такой прилив сил и удачи, что… что все казино мира будут у ваших ног!

Некоторое время все молчали, ожидая эффекта. Мюнхгаузен и Калиостро с трудом сдерживали волнение. Если «веселящие грибы» не подействуют, или подействуют не так, как нужно, их план провалится.

И тут Бритва хихикнул. Сначала тихо, потом громче. Потом он начал смеяться. Да так, что его огромное тело затряслось, а из глаз потекли слёзы. Он смеялся до икоты, до колик в животе, указывая пальцем то на Мюнхгаузена, то на Калиостро, то на свой собственный портрет на стене. Его телохранители и волки-охранники смотрели на него с изумлением и страхом. Карр и Хряк, стоявшие у входа, тоже не понимали, что происходит.

— Ой, не могу… Ой, держите меня… — Бритва задыхался от смеха. — Баран… гриф… хомяки… Ха-ха-ха! Я сейчас умру от смеха!

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Кажется, «секретный ингредиент» сработал даже лучше, чем они ожидали.

— Что с ним, босс? — один из волков-охранников робко потрогал Бритву за плечо.
Тот в ответ лишь громче рассмеялся и попытался укусить волка за нос.

— Кажется, эликсир… немного перевозбудил нервную систему Бориса Аркадьевича, — Калиостро старался говорить как можно серьёзнее, хотя ему самому хотелось рассмеяться. — Это… это временный побочный эффект. Скоро пройдёт. И тогда он почувствует невероятную удачу.

Но смех Бритвы не проходил. Наоборот, он становился всё более истеричным и неконтролируемым. Он начал кататься по полу, дрыгая ногами и выкрикивая какие-то бессвязные слова. Его лицо покраснело, а глаза выпучились.

— Кажется, доза была слишком большой, — прошептал Мюнхгаузен Калиостро. — Он сейчас действительно лопнет от смеха!

— Тем лучше для нас, — так же тихо ответил Калиостро. — Главное – чтобы он не причинил вреда себе… или нам.

В этот момент Бритва, продолжая хохотать, вскочил на ноги и, шатаясь, бросился к выходу. Его телохранители и охранники растерянно расступились. Карр и Хряк попытались его остановить, но он оттолкнул их с такой силой, что они едва устояли на ногах.

— За мной! — крикнул он, выбегая из лаборатории. — Я покажу им, кто тут главный хомяк! Ха-ха-ха!

И он, продолжая заливаться безумным смехом, понёсся по коридорам казино, сметая всё на своём пути. Его телохранители и охранники, не зная, что делать, бросились за ним.

— Что… что это было? — Карр с ужасом посмотрел на Мюнхгаузена и Калиостро.
— Побочный эффект, — невозмутимо повторил Калиоστό. — Очень сильный эликсир. Иногда такое случается с особо впечатлительными натурами. Но не волнуйтесь, скоро он придёт в себя. И будет готов… к новым свершениям.

— А теперь, если позволите, — добавил Мюнхгаузен, — мы бы хотели… э-э-э… немного отдохнуть. Приготовление эликсира отняло у нас много сил.

Карр и Хряк, всё ещё находясь в шоке от произошедшего, не стали им возражать. Они отвели их обратно в ту комнату, где они провели ночь, и заперли дверь.

— Ну что, доктор? — Мюнхгаузен не мог сдержать торжествующей улыбки. — Кажется, наш «троянский хомяк» сработал на все сто! Бритва выведен из строя! И никто не заподозрит Чёрного Когтя! И нас!

— Не будем торопиться с выводами, мой друг, — Калиостро был более осторожен. — Мы ещё не знаем, чем всё это закончится. И как отреагирует Чёрный Коготь, когда узнает о… «побочных эффектах» нашего эликсира. Но одно ясно: мы выиграли время. И, возможно, шанс на спасение.

***

Тем временем, в казино «Золотой Клык» царил полный хаос. Борис «Бритва» Кабанов, продолжая безудержно хохотать, носился по игорным залам, переворачивая столы, разбрасывая фишки и пугая посетителей. Его телохранители тщетно пытались его поймать и успокоить. Некоторые из них, не выдержав его безумного смеха и неадекватного поведения, просто разбежались.

Слухи о том, что Бритва сошёл с ума, мгновенно разнеслись по всему Глумбургу. Некоторые говорили, что это месть Чёрного Когтя, который всё-таки применил свой таинственный газ. Другие – что это результат неудачного магического ритуала, который Бритва пытался провести для привлечения удачи. Третьи – что он просто перебрал с алкоголем или наркотиками.

Чёрный Коготь узнал об этом одним из первых. Он сидел в своём кабинете, когда ему доложили о происходящем в «Золотом Клыке». Он молча выслушал доклад, и его невидимые под шляпой губы снова скривились в усмешке.
— Сошёл с ума от смеха… — пробормотал он. — Эти двое… они действительно превзошли все мои ожидания. Это… это даже лучше, чем я предполагал.

Он отдал несколько коротких приказаний своим людям. Через час казино «Золотой Клык» было оцеплено. Тех, кто ещё оставался верен Бритве, быстро нейтрализовали. Самого Бритву, который к тому времени уже выбился из сил и лишь тихо хихикал, сидя в углу под столом для рулетки, связали и увезли в неизвестном направлении. Говорили, что его поместили в специальную лечебницу для буйных сумасшедших, где он до конца своих дней будет рассказывать анекдоты стенам и смеяться над собственными шутками.

Империя Бориса «Бритвы» Кабанова рухнула в одночасье. Его казино, его точки, его люди – всё перешло под контроль Чёрного Когтя. Без единого выстрела. Без лишнего шума. Только с помощью смеха.

***

На следующее утро Карр пришёл к Мюнхгаузену и Калиостро. Его лицо было, как всегда, непроницаемым, но в глазах читалось что-то похожее на… уважение?
— Чёрный Коготь доволен вашей работой, — сказал он. — Вы… справились. Даже лучше, чем ожидалось. Бритва больше не представляет угрозы.

— Мы рады, что смогли быть полезными, — Калиостро скромно потупил взор. Мюнхгаузен же гордо выпятил грудь, но промолчал, решив, что сейчас лучше не привлекать к себе лишнего внимания.

— Чёрный Коготь хотел бы… отблагодарить вас, — продолжил Карр. — Он приготовил для вас… небольшой подарок. И предложение.

Он достал из кармана два увесистых мешочка, которые приятно звенели.
— Это ваша доля. За… успешное выполнение задания. А предложение… Чёрный Коготь хотел бы, чтобы вы продолжили работать на него. Ваши… таланты могут быть очень полезны в его… бизнесе.

Мюнхгаузен и Калиостро переглянулись. Это был тот самый момент, которого они ждали. И боялись.
— Мы… мы очень польщены таким предложением, — Калиостро осторожно подбирал слова. — Но, боюсь, мы… мы не созданы для такой работы. Мы – вольные художники, так сказать. Птицы… э-э-э… высокого полёта. Нам тесно в рамках… организованной структуры.

— Мы бы предпочли… свободу, — добавил Мюнхгаузен. — И возможность… творить добро на свой страх и риск. Ну, или не совсем добро. Но, по крайней мере, по собственному усмотрению.

Карр молча выслушал их. Потом он кивнул.
— Чёрный Коготь предполагал такой ответ. Он не держит вас силой. Вы свободны. Можете идти. Но… — он сделал паузу, и его голос стал ледяным, — …если вы когда-нибудь снова решите использовать его имя в своих… играх, или если вы попытаетесь рассказать кому-нибудь о том, что здесь произошло… то Глумбург покажется вам очень маленьким городом. И вам негде будет спрятаться. Понятно?

— Абсолютно понятно! — хором ответили Мюнхгаузен и Калиостро.

— Тогда – прощайте. И… удачи. Она вам понадобится.

Карр открыл дверь и жестом указал им на выход. Мюнхгаузен и Калиостро, не веря своему счастью, схватили мешочки с золотом и бросились вон из логова Чёрного Когтя. Они бежали, не оглядываясь, пока не оказались на оживлённой улице Глумбурга, залитой утренним солнцем.

— Мы… мы сделали это, доктор! — Мюнхгаузен задыхался от бега и волнения. — Мы выбрались! И даже с деньгами!

— Да, мой друг, — Калиостро устало улыбнулся. — Мы снова перехитрили судьбу. Но, боюсь, это было наше самое опасное приключение. И я не уверен, что хочу его повторять.

— А куда же мы теперь, доктор? — Мюнхгаузен с любопытством посмотрел на грифа. — У нас есть деньги, у нас есть свобода… Весь мир у наших ног! То есть, копыт и крыльев!

Калиостро посмотрел на небо, на крыши Глумбурга, на суетящуюся толпу.
— А теперь, мой дорогой Мюнхгаузен, — он хитро прищурился, — мы найдём самый лучший трактир в этом городе, закажем самого жирного гуся и самое старое вино, и будем праздновать нашу победу! А потом… потом мы придумаем новую авантюру! Ещё более грандиозную! Ещё более… смешную! Потому что, как показала практика, смех – это самое сильное оружие! Особенно если он направлен против тех, кто слишком серьёзно относится к себе и своей власти!

И два неутомимых авантюриста, баран Мюнхгаузен и гриф Калиостро, смеясь и толкая друг друга, растворились в толпе, готовые к новым приключениям, новым опасностям и новым победам. Глумбург ещё не раз услышит их имена. И, возможно, ещё не раз содрогнётся от их невероятных выходок. Ведь голь на выдумки хитра, а фантазия двух гениев аферы – неисчерпаема. И пока в мире есть дураки, жаждущие быть обманутыми, и злодеи, заслуживающие быть высмеянными, работа для Мюнхгаузена и Калиостро всегда найдётся.

**Конец первой книги (а может, и не последней).**